— Что, — спросил я с недоверием, — ты как-то следил за мной?

— На тебе ее запах, — произнес он с иронией, — что неудивительно, учитывая ее занятие.

— Ее грех невелик, — возразил я. — К тому же понятие прелюбодеяния… постоянно менялось. Вон даже фараоны отдавали своих дочерей в публичные дома, чтобы те научились искусству любви, лишь потом их выдавали замуж. А дочь фараона Хуфу брала плату за свои услуги кирпичами, из которых строили пирамиду для отца. Потом тоже были периоды, когда блудницы то были в почете, то подвергались гонениям… Потому несправедливо законы одного короткого периода на земле распространять на сотни, а то и тысячи лет в аду.

Он посмотрел на меня с интересом.

— А ты не глуп, смертный. Но у нас с тобой будет время поболтать на эти темы, когда попадешь ко мне. А пока… да, согласен я с тобой или нет — неважно. Скажи теперь, что я должен сделать в ответ. За всякую работу должна быть какая-то награда.

Я попросил:

— Оставь Натареллу. Среди живых. Не посылай за ней никого. Пусть ее никто не разыскивает. Она слишком мелкая грешница.

Он спросил с удивлением:

— Это и есть твоя просьба?.. Ты мог бы пожелать для себя горы золота, сундуки с алмазами!.. Или что-то и поважнее. Оружие, к примеру. Кстати, Адский Рубин останется у тебя.

Я помотал головой.

— Просто пусть она останется доживать свою жизнь.

Он прорычал грозно и недовольно:

— Она слишком молода, ждать ее в аду придется долго. С другой стороны, нагрешить сумеет больше… Хорошо, если это твоя единственная и окончательная просьба…

— Да.

— Будь по-твоему, смертный, — проревел он. — Прощай.

Я молча повернулся к нему спиной и, вставив носок сапога в стремя, поднялся в седло. Арбогастр легонько ржанул, показывая, что готов рвануться стрелой.

Столб адского пламени, который должен был уже исчезнуть, оставался на месте, освещая болото страшными багровыми сполохами. Вельзевул прорычал мощно, в его грохочущем, как подземные скалы, голосе я уловил сомнение:

— Но вот так, отказываясь от своих благ и отдавая их другим, ты обретаешь больше святости… что совсем как-то противно и гадко. Нет, я не могу пользоваться твоей слабостью, именуемой благородством и рыцарственностью…

Я сказал в тревоге:

— Ты обещал!

— С той блудницей все будет в порядке, — заверил он снисходительно, — а если у кого-то сверху возникнут вопросы, я отправлю их выяснять причину их недовольства к тебе.

Я пробормотал:

— Не хотелось бы, но… ладно.

— С моей же стороны, — сказал он с некоторым высокомерием, — такая мелочность недостойна! Тем более к существу, что в некоторой мере… очень помогло. В общем, смертный, ты теперь единственный человек на свете, у кого такой статус.

Я разобрал повод и прикосновением кончика сапога дал понять арбогастру, что можно идти вскачь, но спросил невольно:

— Какой?

Арбогастр рванулся с такой скоростью, что ветер не засвистел, а заревел в ушах, однако я услышал далеко за спиной:

— Вельзевул в должниках!

На обратном пути я пытался вспомнить, был ли Вельзевул в числе мятежных ангелов, но история сохранила имена лишь вожаков. Но, судя по его гордыне и желанию соблюдать какой-то кодекс чести, явно был. Причем достаточно высокого ранга.