— Царю природы трудно учиться у простолюдинов, — согласился я.

Она не ответила, только взглянула странно. Мы поднялись по узкой лестнице, на втором этаже такой же узкий коридор, похожий на прорубленный в толще горы тоннель, двери идут по обе стороны часто, что говорит о крохотности келий.

Монахиня опередила меня, бросившись бегом и путаясь в длинном одеянии. Бобик тут же ринулся следом, мигом оказался впереди, а остановился только у дальней двери, что размерами отличается от остальных, а еще на ней приколочен большой крест.

— Да, — вскрикнула монашка, — да, божья собачка!

Бобик подпрыгнул на всех четырех, божьей собакой его еще никто не называл, а потом из избытка чувств лизнул ее в лицо.

— Здесь? — спросил я.

— Да, — ответила она и прокричала: — Сестры Мелинда и Серена, вы еще здесь?..

Из-за двери донесся слабый голос:

— Да… но мы заперты…

Монахиня сказала быстро:

— Мы отыщем ключи! Они где-то здесь… Господин, при нем ключей не было?

Я помотал головой.

— Если и были, то вместе с ним превратились в дым.

Она посмотрела на меня с надеждой.

— А как мы их вызволим?

Я хмыкнул.

— Сестра, да как и вас!.. Я человек простой и предпочитаю простые решения. Отойдите в сторонку. Бобик, ты все понял?

Бобик даже не улыбнулся, но посмотрел долгим мужским взглядом. Мы разом, как партнеры, ударились в по-монастырски крепкие и толстые доски. Петли протестующе взвизгнули, но следом раздался двойной хряск, словно переломили толстую морковку.

Дверь слетела под нашей объединенной мощью и тяжело грохнулась на простой каменный пол.

Двое монахинь в изорванных платьях, избитые и в слезах, сидят прямо на полу, прижавшись друг к другу, как брошенные под дождь щенки, а под противоположной стеной в глаза нагло и победно бросилось простое деревянное ложе с порванной монашеской одеждой и пятнами крови.

У меня сердце заныло, когда увидел их измученные лица в кровоподтеках. Одежду мерзавец, похоже, не просто сорвал с обеих, но еще и порвал на куски, чтобы насладиться их позором и страданием невинности и непорочности.

Сейчас обе как могут прикрываются лоскутками, прячут от меня стыдливые взгляды.

Я сказал твердо, стараясь, чтобы голос не дрожал от излишнего сострадания:

— Сестры, на вас нет греха.

Одна вскрикнула, заливаясь слезами:

— Нет, мы запятнаны грехом!

— Навеки, — простонала вторая.

— Мы попадем в ад…

— Это он попадет в ад, — крикнул я. — Он уже там!.. А вам Господь всего лишь дал испытание, которое вы с честью выдержали. Теперь вы обе отмечены этой, как ее… ага, благодатью. Благодатью Божьей!

Монахиня, что пришла со мной, упала перед ними на колени и заговорила со слезами:

— Сестры, сейчас принесут одежды!.. Крепитесь, все кончено. Этот посланный самим Господом человек спас всех нас…

Самая истерзанная из монахинь подняла обезображенное лицо с расквашенными в тесто губами и сказала мне обвиняюще:

— Мы видели в окно, когда вы прибыли! Это было ужасно!.. Вы дрались, как дикие звери при виде свежей крови!.. Вы сами наслаждались дракой, вы упивались схваткой!.. Вы красовались с мечом в руках!.. Вы такой же зверь!..