А он все лежал так же неподвижно. Она расшалилась, взяла его за ноги, потянула в море. Он сердито застонал:

— Оставь меня в покое.

Обиженная суровым тоном, Нина легла поодаль на разостланное полотенце.

«Я ему надоела!» — подумала она, и сердце ее заныло в дурном предчувствии. А через полчаса Саша ласково позвал ее и, повернувшись, вскинул к ней руки:

— А ну попробуй, Ниночка, поднять меня!

Она лишь нагнулась к нему, он притянул ее крепко к себе, и она упала с ним рядом и увидела в синих глазах такую отчаянную тоску, будто вот сейчас, сию минуту его или ее унесут волны навеки в море…

На другой день ей понятен стал этот взгляд. Точно так же катались они на волнах, и опять Саша долго лежал на мокром песке, молчаливый, скучный. Потом, когда не спеша шли домой, встретилась им у калитки почтальонша, подала Саше письмо. Он присел на ступеньку, вскрыл конверт, хотел встать и снова тяжело опустился. Еле-еле поднялся, вошел на веранду как больной и лег на топчан, будто сраженный страшной вестью.

— Плохие новости? — встревожилась Нина, подбежала к нему. — Кто это пишет? — И хотела прочесть письмо, но он не отдал, сунул его за спину. Ответил, не глядя ей в лицо:

— Прости меня, Нина. Я обманул тебя. Это пишет моя жена. Она с ребенком приезжает ко мне завтра. Нам с тобой надо расстаться.

Ни слова не произнеся, Нина быстро оделась, схватила чемодан и побежала к автобусу.

Московский поезд уже ушел, она взяла билет на вечерний, с пересадкой. На той станции, где была пересадка, Нина всю ночь сидела в привокзальном скверике под дождем, окаменевшая от горя и обиды. «Надо было поговорить с ним! Потребовать объяснения!» — думала сбивчиво, лихорадочно, но понимала, что никакое объяснение не исправило бы сути дела, а только унизило бы ее еще больше.

Соседка по купе, немолодая дама в очках, испугалась за нее:

— Милая, да вы совсем больны! У вас температура, вы бредили! — И поспешила к проводнику.

На первом же полустанке молодая симпатичная врач заставила Нину принять две таблетки и сочувственно спросила:

— Доедете до дому? А то у нас в поселковой больнице сейчас в палатах страшная духота, теснотища, жарко.

— Нет, нет, я не сойду с поезда.

Надежда Григорьевна, та дама в очках, усадила Нину в такси на площади у Курского вокзала.

— Я позвоню вам, Ниночка! — пообещала она и, действительно, звонила и приходила проведать.

Но посещение это Нина помнит очень смутно. Видеть людей, слышать их ей мешали голубые с белыми гребешками волны. Они накатывались, накрывая горячей тяжестью, давя на грудь и на горло, и шумели угрюмо и непрерывно.

…В зимний полдень, ясный и морозный, в воскресенье, муж повел Нину гулять на бульвар. Она ступала тяжело, останавливалась часто передохнуть, притворяясь, будто бы разглядывает заснеженную веточку, или любуется чужим малышом в коляске, или заинтересовали ее бойкие воробьи, дерущиеся из-за крошки хлеба.

— Ладно уж, отдышись, — догадался о ее уловках Виктор.

— Давай немножко посидим, а, Витя?

Она-то помнила, а Виктор, наверное, забыл, что это была та самая скамейка, на которой они весной в прошлом году сидели с Лагиным.