Кстати, мне пришлось отстаивать право на поездку в Серенгети буквально со шпагой в руках. Салазкин из Питера тоже подал заявку. Я его спрашиваю тихо-вежливо: за каким чертом тебя несет на Лимпопо? Ты же по Арктике и Антарктике все время ползал — на оленях там, на собачьих упряжках. А он нагло так: куда хочу — туда и еду. Сам топай в Антарктику. Амундсен ты наш заполярный. Я ему хотел морду бить, да... В общем, утвердили мою заявку. Но интриги, интриги! — Князь взмахнул рукой и чуть не врезался в грузовик. Взвизгнули тормоза.

— Я буду скучать без тебя, Сереженька, — вкрадчиво сказала Катя. — Привези мне из Африки шкуру леопарда.

— Я тоже буду без тебя скучать, дружочек. Но ведь через полгода я вернусь, а леопарды в Красной книге.

— Тогда шкуру зебры. Будет очень даже эффектно смотреться — такая полосатенькая.

— Попробую. Эх, жаль, что ты с нами не хочешь! А то бы... — Он мечтательно вздохнул. — Сейчас вон буржуа наши на сафари едут. А это чушь. Неделю в стеклянном автобусе — что там можно увидеть? А здесь простор: озера, водопады, Килиманджаро, саванна, океан Индийский... Эх! Тебе бы, как писателю, очень пригодились эти африканские впечатления.

Катя ласково погладила Князя по руке, сжимавшей рычаг переключения скоростей. Он-то знал, как можно доставить ей наивысшее удовольствие. Писатель... Из всех ее знакомых только Мещерский не подшучивал над ее мечтой стать знаменитой писательницей. «Ты очень талантлива, — говорил он ей. — Тебя ждет успех».

— Может быть, все-таки и правда тебе поехать со мной, а? — Он предлагал это с самым серьезным видом. — Скажи своим на работе, что ты, в конце концов, писатель, тебе необходимы впечатления и ты едешь охотиться на львов в саванну.

— А мой начальник ответит, что таких Хемингуэев, как я, выставляют из органов в двадцать четыре часа, — засмеялась Катя. — Нет, нет, Сереженька. И потом, там змеи, эти ужасные странствующие муравьи, мухи цеце и людоеды. Нет, я уж лучше подожду тебя в Москве.

Они проехали по Ордынке и свернули к станции метро «Третьяковская». Возле галереи Мещерский по просьбе Кати остановился.

— Тут нет проезда. Тупик. Пойдем пешком.

И они, увязая в нерасчищенном снегу, направились в глубь Лаврушинского переулка.

«Рампа» занимала подвал старинного дома в стиле модерн, располагавшегося неподалеку от Дома Островского. Катя с трудом открыла тяжелую, разбухшую от сырости дверь, и они по крутой лестнице спустились вниз, в вестибюль студии. Мещерский еще ни разу не бывал в «Рампе». С Бергманом он познакомился в «Щуке» на премьере, куда Катя брала его вместе с Вадимом. Бен-режиссер Князю очень понравился.

В сумрачном тесном вестибюле, где пахло мокрой шерстью и кремом для обуви, было пустынно. У вешалки стояли только два волосатых голенастых парня в джинсах и клетчатых ковбойках.

— Я скажу тебе, Сеня, потому что ты — артист. Настоящий артист. Девяносто шестой пробы, — трагически придушенным шепотом вещал один. — Жизнь — ничто. Наше ощущение жизни — все. Когда я еду до дороге и вижу встречный автомобиль, мне вдруг хочется направить машину прямо в лоб. Понимаешь? Я вижу, ощущаю всей кожей — взрыв, скрежет металла, звон стекол, сноп пламени. Все горит: асфальт, деревья, трава... И я горю, Сеня...