– Может, прямо завтра и позвоню ей.

– Дать номер телефона?

– Не надо. У меня есть.

Чувствуя, что сердце вот-вот разорвется, он закрыл за собой дверь в ванную. Разделся, глядя, как вода из душа с шумом падает на дно ванны. Он не занимался с женой сексом почти два месяца. И сейчас его член набух и поднялся не из-за жены.

Он представил себе комнату свояченицы, которую когда-то давно навестил с женой, представил, как она лежит, свернувшись калачиком, затем представил ее окровавленное тело, взваленное ему на спину, вспомнил ощущение от соприкосновения с ее грудью и бедрами, которое не мог забыть с того дня, представил монгольское пятно – оно должно выделяться на ягодице голубой меткой, как клеймо, стоит лишь немного приспустить ей брюки, – и вся кровь устремилась в низ живота. Он стоял и мастурбировал, с трудом подавляя разочарование, испытанное много раз. Встав под льющуюся воду, он стал смывать сперму, и то ли смех, то ли плач – что-то похожее на стон вырвалось из его рта. Вода оказалась слишком холодной.

Два года назад в начале лета свояченица в его доме вскрыла себе вены. Это произошло после переезда в новую, более просторную квартиру, где на обед собрались все родственники его жены. Члены ее семьи всегда с большим удовольствием ели мясо, и новость о том, что свояченица, вдруг решив стать вегетарианкой, с какого-то времени отказалась от него, очевидно, отняла покой у всех, начиная с ее отца. Свояченица похудела так, что вызывала жалость, и можно было понять ее близких, набросившихся на нее с укорами и наставлениями. Однако в то, что их отец, участник войны во Вьетнаме, дал пощечину дочери, не подчинившейся его воле, и насильно пытался запихнуть ей в рот кусок мяса, с какой стороны ни взгляни, было трудно проверить, как в сцену из спектакля театра абсурда.

Но что запомнилось отчетливей всего и испугало его, так это вырвавшийся у нее в этот миг крик. Выплюнув мясо, она схватила нож для фруктов и стала переводить взгляд с одного лица на другое. Ее глаза беспокойно бегали, как у животного, попавшего в когти хищника.

И когда наконец из ее запястья брызнула кровь, он разорвал покрывало, стянул полоской ткани рану на руке и взвалил себе на спину ее тело, легкое, как у призрака. Сам удивляясь своей решительности и способности быстро действовать в такой ситуации, помчался с этой ношей к стоянке.

В те секунды, когда он не отрывал глаз от нее, в беспамятстве принимавшей от врачей неотложную помощь, что-то внутри него вдруг с треском отломилось и вышло из тела. Что это было за чувство, он до сих пор не мог толком объяснить. Кто-то на его глазах собирался уничтожить свою жизнь, выбросить как мусор, и кровь этого человека впиталась в его белую рубашку, слилась с его потом и понемногу высыхала, твердея и приобретая коричневый оттенок.

Он хотел, чтобы она выжила, но в то же время задавался вопросом, есть ли в этом смысл. В тот миг, решившись покончить с собой, она, наверное, почувствовала себя загнанной жизнью в угол, из которого уже не выбраться. Никто не мог ей помочь. Все люди: насильно кормившие ее мясом родители, наблюдавший за этим муж и даже сестра с братом – стали ей совсем чужими или вообще врагами. Даже если она сейчас очнется, для нее ничего уже не изменится. Она попыталась убить себя импульсивно, но ведь это может повториться. Прояви она немного терпения, ей никто не смог бы помешать осуществить задуманное. Неожиданно он поймал себя на мысли, что не хочет ее пробуждения, что если она вернется к жизни, ситуация, скорее всего, станет неопределенной и даже невыносимой, и, может быть, ему захочется схватить ее, очнувшуюся, и выбросить в окно.