– Все будет ништяк, Пашка, – уверил я. – Учи физику, и когда-нибудь поймешь, что произошло. А пока молчок обо всем, уяснил? Никому – ни друзьям, ни знакомым. Ты же не баба, чтобы языком чесать?

– Да уж не дебил, соображаю, – с важностью сообщил отрок. – Уже уезжаете?

– Да, скоро поедем. Забудь про нас. Деньги бабке не показывай. Потом купишь что-нибудь себе – жвачку, чупа-чупсы, что там еще…

– Сигареты, – подсказала Варвара.

Я чуть не поперхнулся. Впервые в жизни решил показаться положительным в глазах подрастающего поколения.

А Пашка с таинственным видом приподнялся, оглядел окрестности свалки и буркнул:

– Айда со мной, покажу что-то.

Звучало интригующе. Мы с Варварой переглянулись, поднялись и потянулись за пацаном. Он перебежал дорогу и перед крайним плетнем погрузился в бурьян. Пашка спешил, закусил губу, озирался по сторонам. Ему определенно становилось не по себе. Я тоже закрутил головой.

Окраина деревни спала мертвым сном. Где-то далеко мычали коровы, кукарекал петух. Мы выбрались из моря травы и у самой лесополосы вышли на заросший чертополохом проселок. Дорога по диагонали уходила от деревни. Мы пробежали кустарник, зацепили опушку и через пару минут вышли к заброшенному старому амбару.

Здесь когда-то было фермерское хозяйство, но все зачахло еще в славные 90-е. Здание кирпичное, но кладка еле держалась. Шифер с крыши давно сдуло, обнажились деревянные стропила. Дверь отсутствовала, окна выглядели так, словно их подвергли массированному артобстрелу. Фундамент вдавился в землю, зарос сорняками. Дорога вела именно сюда, упиралась в обрушенные ворота и гору мусора.

Пацан сделал заговорщицкое лицо, поманил пальцем. Мы по одному просочились в здание. Внутри было еще хуже, чем снаружи. Лепешки известки, ржавчина, ветхие столбы, подпирающие остатки кровли. Валялись обрывки картона, окаменевшие мешки с цементом. Пространство разгорожено на секции листами жести.

Паренек балансировал по центральному желобу. Мы шли за ним, спотыкались. Я на всякий случай приготовил пистолет – неизвестно, что на уме у охочей до денег деревенской шпаны.

В предпоследнем отсеке в куче прелой соломы находился живой человек! Мы встали, как вкопанные, а Пашка снисходительно ухмылялся, довольный произведенным эффектом. Этот парень, ей-богу, заслужил вторую купюру.

Я осторожно подошел, приказав Варваре не лезть в первые ряды. Мужчина заскулил, съежился, что-то сдавленно выдавил и закашлялся. Он представлял убогое зрелище! Еще молодой, по уши в грязи, взъерошенный, он лежал, свернувшись в позу зародыша, и подрагивал. Когда обнаружил посторонних, отполз к стене, прижался к ней. В глазах стоял пещерный страх. Он умирал от страха, прятал лицо в ворот куртки, закрывался скрещенными руками. Что-то знакомое виделось в его лице, которое вживую я никогда не имел чести лицезреть.

Я сделал примиряющий жест – мол, не собираюсь тебя трогать, дружище, отыскал глазами спутников.

– Василий, – подтвердила Варвара, – Василий Злобин собственной персоной. Живой… – и с облегчением выдохнула: – Хоть кто-то живой.