Никита с сомнением разглядел на вышке что-то вроде пулемета.

Ворота распахнулись, машину тщательно проверили — хоть и своя, но могли по пути что-нибудь подложить, — и Никиту высадили у входа в главное здание (кроме этого здания за забором был еще и домик для охраны, который в любом другом месте сошел бы за роскошный коттедж, и отдельное низкое строение со спортзалом и баней, и еще какие-то хозяйственные постройки).

При входе Никиту снова обыскали, и тогда уж он попал в лапы к Васеньке.

Васенька — такой же человек-легенда, как Станиславыч, — был постоянным незаменимым и непревзойденным телохранителем Михайлова. Он обитал в холле, который по-простецки именовал предбанником. Там, в укрытом от посторонних глаз уголочке, он и спал, если, конечно, он когда-нибудь вообще спал, потому что никто из Михайловского окружения спящим его никогда не видел. Там он и ел, и смотрел телевизор — исключительно передачи про животных, для него даже подключили специальную спутниковую программу.

Но что бы он ни делал — ел, спал или смотрел телевизор, — он делал это одним глазом, точнее, вполглаза, при этом двести процентов его внимания были всегда направлены на окружающий мир и искали в нем угрозу. Мимо Васеньки не смогла бы и муха пролететь незамеченной.

Старый матерый уголовник, он казался постороннему человеку неуклюжим, полусонным, неповоротливым, но тот, кто хоть раз видел Васеньку в деле, запомнил это навсегда. При любом намеке на угрозу, Васенька распрямлялся, как туго сжатая пружина, и плохо приходилось тому, кто оказывался у него на пути. Люди рассказывали, как Васенька в свое время, вооруженный одним лишь финским ножом, уложил четверых профессиональных убийц, подосланных к Михайлову «тамбовскими».

Васенька Никиту Шувалова знал хорошо, но тем не менее когда Никита вошел в предбанник, старый бандит нарочно проковылял к нему из своего уголочка, всячески изображая старческую немощь, и старательно обшарил его — уже в третий раз за последнее время. Никита, зная, что такой ритуал неизбежен, стоял не шелохнувшись. Васенька закончил обыск и слегка шлепнул Никиту по спине:

— Иди, паря.

И Никита Шувалов, вице-губернатор второй столицы, а завтра, возможно, и вице-премьер, трижды обысканный, претерпевший ряд мелких унижений, был, наконец, допущен к хозяину. Он вошел в кабинет, как всегда, робея, словно студент перед экзаменатором. Ему действительно казалось, что перед Аркадием Ильичом он всегда сдает экзамен. Экзамен на нужность. Пока он нужен этому человеку, он будет процветать, он будет получать деньги на нужды своей политической борьбы, на подкуп необходимых людей, на оплату нужных статей в газетах и нужных телепередач, да просто на жизнь, на Ольгины капризы и тряпки. Пока он нужен этому человеку — он будет жить.

А когда Аркадий Ильич сочтет его больше не нужным — об этом Никита не хотел даже и думать.

Он вошел в кабинет.

Аркадий Ильич сидел за своим столом черного дерева, инкрустированным перламутром и черепахой, и задумчиво глядел на шахматную доску. О том, что его подняли ночью из постели, говорили только чуть большие, чем обычно, мешки под глазами да бордовая домашняя шелковая куртка. Каждый, кто увидел бы сейчас этого пожилого усталого человека с сильно поредевшими седыми волосами, сидящего за шахматной доской, подумал бы, что это старый профессор, филателист или нумизмат, безобидный интеллигент, по вечерам читающий Пруста в оригинале. Никому и в голову не пришло бы, что старик — главарь грозной криминальной группировки, подмявшей под себя нефтяной бизнес и грузоперевозки, связь и жилищное строительство, рэкет и производство водки, группировки, запустивший свои щупальца в финансы и в политику. Контролирующей добрый десяток банков, оплачивающей избирательные кампании доброго десятка депутатов разного уровня, содержащей маленькую, но прекрасно вооруженную армию.