Пузыревский обвёл их мутными глазами.

— Думайте, не думайте, а идти к бунтовщикам придётся. И если вы боитесь, я сам пойду.

Всю ночь перед поездкой в казацкий стан Пузыревский не смыкал глаз. Буйная вольница, которая не раз потрясала устои царства российского, вновь взволновалась. И ему через несколько часов предстоит увидеть этих бунтарей. Как встретят они его? А может… Пузыревский старался отогнать от себя непрошеную мысль.

Ну… ну, а если ему удастся обезглавить восстание — тогда обеспечен и генеральский чин, и орден. Стоит рисковать!

На рассвете он забылся в беспокойном сне…

В лагерь отправился вдвоём с протоиереем. Когда они подъехали к проходу меж возами, дорогу им загородил здоровенный детина. Ухватив коня за повод, он сумрачно взглянул на полковника.

— Куда прёшь?

Пузыревский сквозь зубы ответил:

— Нужно видеть вожаков ваших. — И, глядя на хмурые лица подошедших казаков, добавил: — Из Петербурга я, от его императорского величества…

— Никита, — крикнул казак. — Тут офицер Дикуна ищет.

Подошел Собакарь, спросил протоиерея:

— А ты, батя, чего заявился? Панихиду мы не заказывали навроде, о здравии за нас ты служить не будешь… — И закончил, переведя взгляд на полковника: — Ну, раз приехали, то поняйте за мной.

Кони двигались медленно. Множество костров с подвешенными казанами горели по всему лагерю. Проезжая, Пузыревский обратил внимание на оружие черноморцев: пики, сабли, у многих за кушаками пистолеты. Почти у каждого казака мушкет или пищаль.

Одни смотрели на проезжающего офицера равнодушно, другие — с неприкрытой ненавистью. Зато на протоиерея Порохню все глядели с откровенным любопытством.

Из парусиновой палатки, откинув полог, выкатился невысокого роста толстый казак.

— Глянь, Федор, — позвал он, — сам святой отец к нам пожаловал!.. Благословляй, отче, грешников, отпускай грехи!

На зов вышел Дикун.

— И кому ты, Ефим, так обрадовался? — увидев полковника и протоиерея, он удивлённо спросил: — А вас зачем нечистый принёс?

Пузыревский соскочил с коня.

— Дикун?

Федор недружелюбно ответил:

— Он самый.

— Хочу поговорить с вами.

Федор посмотрел на Полового и, отодвинув полог, бросил:

— Проходите!

По–татарски подогнув ноги, Дикун присел, жестом указав на свободное место напротив.

— Я прибыл к вам по именному повелению его императорского величества. — Пузыревский сделал паузу, всматриваясь, какое впечатление произвели на окружающих его слова. Лица казаков были непроницаемы.

— В Петербурге стало известно, что вас, черноморских казаков, притесняют ваши старшины. Государь послал меня, чтобы выяснить все и доложить ему. Но… — тут Пузыревский сделал ударение, — вы начали самовольничать, затеяли смуту…

— Экий ты, полковник, быстрый, — перебил его Дикун. — О какой ты смуте речь ведёшь? Терпенью нашему конец пришёл!

Казаки закивали:

— Так, так…

Дождавшись, пока они успокоятся, Пузыревский продолжал:

— Государь всё знает о ваших врагах, он печётся о вас.

Протоиерей, разгладив бороду, поддакнул.

— Мы с батюшкой поспешили к вам, чтобы предостеречь вас от дальнейших опрометчивых шагов. О своих обидах вам надо рассказать его императорскому величеству. Пошлите своих депутатов в Петербург. Государь выслушает их и примерно накажет ваших обидчиков. А я, со своей стороны, отпишу о всех злоупотреблениях старшин и пошлю это письмо со своим адъютантом. Он поедет с вашими депутатами.