Дальше я уже не мог остановиться.

Гениально! Гениально! Гениально!

Мы с Гариком сидели на ступеньках в его парадной, и я ему плел все подряд накипевшее.

— Что же ты мне раньше не сказал, что тебе нужны краски! — заорал он. — И мне нужны краски!

Ему всегда нужно то, что мне нужно. И он сейчас собирается написать великую картину, потому что я собираюсь.

— Интересно все-таки, какую картину ты собираешься написать? — полюбопытствовал я.

— Эшафот, — сказал он важно. Как потом выяснилось, произнося слово «эшафот», он имел в виду совсем другое слово — «ландшафт», не понимая смысла ни того, ни другого.

Черт с ним, с его эшафотом, пусть болтает себе на здоровье, дальше я его расспрашивать не стал, — ясно, никакой картины он не сможет написать, живописью он в жизни своей не увлекался, где он собирается краски доставать? Видно, какой-то план у него есть.

Я показал ему пистолет, и он чуть не взвыл от восторга. Охал и ахал, целый час перебрасывал пистолет с ладони на ладонь, совсем с ума сошел.

— В нем нет патронов, — сказал я, отбирая пистолет.

— Да их можно сколько угодно достать! Если тебе что-нибудь нужно будет достать — ты ко мне обращайся. Пушку нужно — достану! Танк — пожалуйста! — заорал он, с завистью глядя на исчезнувший в моем кармане пистолет.

— Брось трепаться, — говорю. — Насчет танка ты другому скажи, и насчет пушки тоже. Меня больше краски интересуют.

— Ты в опере бывал? — спрашивает.

— В кишках она у меня, твоя опера, сидит!

— На чердаке там не бывал?

— Всю жизнь там на чердаке сидел, а как же!

— Ладно, пропуск у тебя в оперу остался?

— Ну, дальше что?

— А дальше, — говорит, — дело в шляпе!

Я ничего не понял, он мне стал выкладывать свой план. До чего на подобные штуки голова у него работает! Диву даешься! План такой: мы пробираемся в оперу на чердак. Через чердак вылезаем на крышу. Спускаемся по пожарной металлической лестнице на соседнюю крышу, а с этой на следующую. Через несколько крыш добираемся к окну антресоли мастерской заслуженного художника Велимбекова, влезаем в его мастерскую и забираем краски. Обратное возвращение через оперу практически исключено. С ворованным нас могут задержать. Нужно возвращаться другим путем. Но каким? Через дверь, утверждает Гарик, не войти и не выйти, заслуженный художник запирает на три замка. Он, Гарик, еще подумает, каким путем возвращаться обратно.

Грабеж, короче говоря. Один меня в колонию не упрятал, так другой собирается. Кошмарики, пропало ваше чадо, скатились, докатились, допрыгались, дожили, как гад Штора выражался.

Ничтожная мазня у Велимбекова, подумал я. Видел я его картины на выставке, подумаешь, дрянь! В сто раз мне больше нужны краски, чем ему! Наверняка я талантливей его, безусловно, спору нет. Где же тут справедливость, товарищи? Где же правда, товарищи?

— Послушай, — спрашиваю, — откуда ты знаешь, что через оперу по крыше добраться можно?

— Ха! Как мне не знать, — отвечает, — если я у Велимбекова позировал в его картине пионером! Когда я уставал, он мне разрешал на крышу в окно вылезать, поразмяться. Пока я у него пионером позировал — все крыши облазил.