Я ерзаю на стуле, будто меня иголки колют, — не просили его меня спасать!

— Мы спасены, он дал нам денег! — говорит отец.

Этого уж я никак не ожидал!

— Кто? — спрашивает мать.

— Рудольф! — говорит отец гордо. — Мой старый друг. Со времен Гражданской войны я знаю Рудольфа! Он сказал мне: «Я могу тебе дать немножко денег, Сергей, ты не против?» Интеллигентный человек, он может еще сообразить, что я против! Он знает мое положение, старый мой фронтовой товарищ! Массажист получит сполна, профессор тоже! А еще я люблю колбаски! Я люблю любительскую колбаску, спасибо Рудольфу!

— Тебе бы все колбаски, — говорит мать. — Если бы меня не свалило, все было бы по-другому…

— Сходи, сходи-ка, Вова, за колбаской, — говорит отец. — Фу-ты, черт, ведь он еще не дал мне денег, совсем голову потерял!.. Сейчас я схожу, слетаю, дай бог Рудольфу здоровья!

Мы остались одни.

— Твой отец всегда отличался стремительностью, — говорит мне мать. — Он был всегда весь — порыв. Всегда куда-то мчался, бежал…

— Он пошел за деньгами, — сказал я, не совсем ее понимая.

— Он приезжал ко мне под окно на белом коне, — продолжала она, удобно устроившись на подушках и как бы меня не слыша, — он гарцевал перед окном, такой статный военный, такая выправка, поразительно это было красиво! Свесится с лошади и постукивает черенком хлыстика по стеклу… Как на хорошей старинной открытке. Открытки я всегда очень любила! У меня был целый альбом замечательных открыток, так жалко, очень жалко, куда-то он пропал. Все мои четыре брата закидывали меня открытками, зная, что я их собираю. Одна дочка в семье, любили меня жутко, баловали вовсю. Я была предметом любви и обожания. Какие у меня были волосы! Я их любила расплетать. Косы до колен, зачем я их только отрезала!..

Она вдруг запела:

Я отправился на кухню чего-нибудь пожевать.

Возвратившись, я застал мать танцующей вальс под музыку из репродуктора. Несколько удивленный, я смотрел на нее, и она меня не замечала. Вдруг, заметив меня, она, как мне показалось, вздрогнула и, охая, кося на правый бок, полезла на кровать.

Красок бы мне, красок, вот что я понял! Я бы всем показал тогда, все увидели бы, на что я способен! Достать бы мне красок, но где? Я бы написал картину, великую и неповторимую! Я написал бы фреску во всю стену, во всю нашу комнату, все стены в комнатах распишу! Приведу людей, разных художников, полюбуйтесь, глядите, поняли вы наконец, на что я способен? Я напишу на всех стенах по морю! Моря бьют в края и в стороны! Они разливаются по всей квартире, смывают лодки на оранжевом песке. Песок я напишу чистой оранжевой, лодки качают мачтами. Сплошное море без неба. Изумрудно-зеленое море! Я понял, что мне делать! Я все понял! Краски мне надо! Краски! А лучше я напишу картину, где будет все: углы и круги, петухи и курицы, галстуки и башмаки, вилки и ложки, люди и кошки, банки и дудки, гномы и раки, сардельки и веники, мандарины и носки, лестницы и полотенца, дома и кашалоты, колбасы и верблюды, дороги и столбы, консервы и рубашки, стаканы и бутылки, бумага и перчатки, шкафы и барабаны, игрушки и часы, корзины и весы, вино и помидоры, веревки и шпроты, картошка и одеяла, кактусы и собаки, палтусы и макаки, книги и чемоданы, балконы и барьеры, заборы и интерьеры; белье, повешенное на веревке; мяч, запущенный в стекло; двери, раскрытые настежь; дом, покосившийся набок; сова, сидящая на дереве; ворона, каркающая с утра до вечера; шашлык, шипящий на шампурах; московский кинорежиссер с катавасией; ведро дырявое, из которого льется вода и уходит в песок; Штора, гад, сбегает от меня, массажист забирает у отца все деньги, лифт поднимается на второй этаж с опозданием, сиреневые кусты и деревья, Рудольф Инкович с арфой на спине протискивается…