— Каменные у тебя мозги, каменные…

«Бедные мои мозги, а не каменные», — подумал я, держась за разрывающуюся от боли голову.

— Отдайте мои деньги…

— Деньги, деньги… Знаешь, чем я родителей своей жены купил? Скорее умрем, они мне заявили, чем отдадим дочь за тебя. Попросту говоря, красавицу свою за меня замуж не прочили. Ладно, думаю, не умирайте, рановато, живите себе на здоровье. И вот приношу я ее мамаше зимой в подарок пару помидорчиков, выращенных в горшочке на окне. Честь честью: в горшочке целый куст. У тещи слезы на глазах, противно, а отец лупит глаза на плоды, как идиот, и ничего понять не может. «Погляди, Жора, — говорит ему жена, — какая прелесть!» А он возьми да и оторви один помидор, значит, на закуску. Теща чуть ли не в истерике, дочь ее успокаивает, а папаша протягивает мне руку и говорит: «Я вам признателен и благодарен!» Одной рукой, значит, мою руку трясет, а в другой помидор зажат, потеха. Ну, после этого случая теща меня полюбила как родного сына, а кустик с единственным помидором стоял у нее долго…

— А потом куда делся?

— Папаша, наверное, закусил.

— Ваша жена, — говорю, — слишком нервная…

— Жена для меня оселок, бальзак. Она помогает мне себя отточить. Знаешь, что такое оселок?

— Не знаю.

— Ну, вот видишь! Ни черта ты не знаешь!

— А что значит оселок?

— Осла видел?

— Видал.

— Уши у него видал какие?

— Ну?

— А теперь на свои глянь!

Начал вдруг кривляться ни с того ни с сего. С ним серьезно не поговоришь. Да нечего с ним и говорить!

Спускаемся вниз по улице к базару и молчим.

У базарных ворот подбежал к нам мальчишка с лепешками и конфетами на тарелочках. После войны их не стало. А тут праздником воспользовались, никто не гонит, такой день. Оближут ириски, чтоб хорошо блестели, и носятся со своим товаром довольные. Окружили нас, суют свои тарелочки.

— Каждый из вас будет директором кондитерского магазина, — сказал им Штора, — пшли вон!

На базаре он выпил стаканчик белого вина, а я отпил у него глоток.

Из репродукторов гремела музыка, настоящий праздничный базар. Передавали оперу «Иван Сусанин». Пестрели повсюду лозунги и плакаты. Ария Ивана Сусанина заглушала галдеж, гремела над всем базаром, придавая торговле высокую торжественность.

Викентий Викторович пошел по рядам, безобразно кривляясь:

— Это у вас картошка, бабуся? Какая же это картошка? Разве это картошка?!

— ……………………………………………………………….

— …Редиска! Продаешь? Не продавай! Жалко! Смотри, какая красивая!

— ……………………………………………………………….

— Утки? Кшшш… полетели, на головушку его светлости сели! — Он повернулся и взъерошил мне на голове волосы. — Мы с тобой, бальзак, скоро деньги начнем печатать! Всех уток купим и свиней!.. Вот занятие не бей лежачего! — заорал он радостно, указывая на человека в халате, деловито просверливающего дырки в ящиках для фруктовых посылок. — Сколько стоит дырка? — спросил он.

— Один рубль восемь дырок, — ответил тот быстро.

— Гениальный ведь человек! Гений! А сколько людей в очереди стоят, ты погляди!

Очередь, действительно, была порядочная. Люди стояли с ящиками, чтобы просверлить восемь дырок. Рядом продавали ящики и принимали посылки.