Они даже посерели от моих басен.

— …Был один министр с женой… Два мастера спорта, боксеры…

— А как фамилия, не помните?

— Нет. Одного вроде бы Николаем звали… Тяжеловес из Москвы… О! Вспомнил. Королев! Бритая голова, и пиджак по швам трещит, как повернется… А другого фамилию я никак не припомню…

— А министра, министра как фамилия была?

— Министра?

Он весь вперед подался, очень хотел фамилию министра услышать. А я сморщил лоб, будто вспоминаю.

— Ну, ну? — спрашивает.

— Сейчас, сейчас…

— Какой отрасли, отрасли какой?

Я изо всех сил сморщился и говорю:

— Забыл.

— Что у вас за голова, простите, — разочарованно сказал Картошин. — Такой молодой — и такая память… Ваш дядя, насколько мне известно, не страдал этим изъяном.

— А потому, что матери разные, я же вам объяснял.

— При чем здесь матери! — завелся Картошин. — От вас ничего толком не добьешься, племянничек называется…

Мне мысль в голову пришла культурненько от них отделаться.

— Вы меня простите, — говорю, — мне нужно домой по телефону позвонить, я вас на минуточку оставлю.

Звоню родителям, так и так, говорю, задержусь сегодня на работе, в парке крупное праздничное гулянье намечается, требуется усиленная реклама.

Могу теперь сидеть хоть до утра. Пока мне денег не заплатят.

…Появился Штора в обнимку с приятелем. Оба уже где-то заметно хватили.

Несколько бутылок появилось на столе.

— Мы слышали от твоего помощника, — сказал Картошин, — что у тебя тут министры заседают…

— Ладно, ладно, — сказал Штора, звеня рюмками в буфете.

Приятель вываливал в тарелки купленную закуску.

— Что вы на меня уставились? — вдруг сказал Штора.

Картошины действительно на него глазели, как будто он с того света или с луны свалился. Сидят на диване, держатся за руки как маленькие и глаз с него не спускают. Задал я им задачу! Вот-вот спросят, как фамилия министра.

Вопрос их немного смутил.

Поднимая рюмку, Штора сказал:

— Я сегодня завершил почти полностью грандиозный эксперимент, мероприятие крупного масштаба, но это только часть моего плана…

Картошины смотрели ему в рот.

— За это и выпьем… И за встречу.

— С летчицами знакомство заводишь, — сказала Катя, пригубляя из рюмки.

— Налей-ка, Вася, — сказал Штора приятелю, не слушая ее. — Выполнение и перевыполнение плана есть насущная задача… Четкое решение задачи…

Пошло, пошло, покатилось, подумал я.

Все держали рюмки в руках, а он произносил тост. Рюмка его, между прочим, стояла на столе.

— …Выпьем за успехи и за праздник! — закончил он.

Я отказывался пить. Штора с Васей на меня наседали, заставляли, уверяли, ссылаясь на праздник (такой день и такое отношение!), на болезни (кто не пьет, тот скорее заболеет и умрет), не пьют только плохие люди, и курица пьет…

Катя пыталась меня защищать. Картошин ее поддерживал. Но Штора им не давал рта раскрыть, тараторя без умолку. Только Вася ухитрялся каким-то образом вставлять словечки, находя паузы в потоке слов хозяина.

Хозяин с Васей пили хорошо.

Картошины пили плохо.

Вася беспрерывно наливал.

Хозяин беспрерывно говорил.

Картошин испуганно отставлял свою рюмку.

— Ты должен выпить, — твердил ему Штора, — ты уважай этот дом, ты слушай меня, по восточному обычаю, слушай сюда, Картошин…