На лице старшины промелькнуло нечто похожее на разочарование. Сейчас бы самое время в охотку покурить, на камушках посидеть, анекдоты потравить. Покойники?.. Да они-то как раз не помеха! А теперь вместо хорошего перекура приходится заниматься мертвяками.

Майор Коробов отвернулся, давая понять, что разговор исчерпан. Фотограф — надо же, настырный малый — под ехидными и непонимающими взглядами солдат, презрев брезгливость, начал стаскивать убитых в нестройный ряд. Упарившись, он отер тыльной стороной лоб, сделал два снимка и поволок за ноги очередного покойника.

Вдохновенно работает, прерывать жаль. А придется! У каждого свои задачи.

— Отснял? — спросил Коробов.

Фотограф повернул голову. Григорий увидел, что стекла его очков были необыкновенно толстыми, наверняка тот ни хрена не видит даже на расстоянии вытянутой руки. Но из армии его не прогоняют, следовательно, человек на своем месте.

— Две пленки, — ответил тот с некоторой гордостью.

— Вот и славно. А теперь постой в сторонке.

Тачки пригодились. Бойцы без особого пиетета возили на них покойников и сноровисто, ухватившись за длинные отполированные ручки, как какой-то час назад заключенные грунт, отвозили скорбную поклажу в сырую канаву.

У людей неподготовленных подобная картина вызвала бы полнейший ужас. Несмазанные колеса гремели погребальной музыкой, со скрипучим стоном проваливались в колдобины, при этом конечности мертвецов небрежно болтались, словно именно они дирижировали этой зловещей погребальной мелодией. Но бойцы — народ бывалый, огрубелый, и к такого рода работе они относились с философским безразличием. Подкатив тачку к канаве, не без интереса смотрели вниз — а не забрызгает ли? Смерив расстояние до воды, опрокидывали тачку и расторопно отскакивали в сторону, чтобы не заляпаться.

Через полчаса все было закончено. Коробов огляделся, все ли в порядке, не забыли ли чего, и велел личному составу построиться.

Ощущение свободы добавляло силы, было каким-то веселым и пьяным. Сбивая дыхание, Фартовый бежал, не разбирая дороги, все дальше углубляясь в темноту. Пробежав с полкилометра, он осознал, что мчится в абсолютную темень. Оставалось только удивляться, каким это образом ему удалось так далеко отойти от входа. При этом он не шарахался от стены к стене, набивая шишки и обдирая руки, он двигался целенаправленно, всякий раз обходя встречные преграды, предусмотрительно пережидая опасности в виде низких сводов, с которых сыпался грунт. Человек не кошка и не способен видеть в темноте, у него просто другая природа, но каким-то непонятным для него образом Фартовый перешагивал раскиданные на пути глыбы, сворачивал в нужную сторону, все далее углубляясь в массив горы, которому, казалось, не было конца. В одном месте он приостановился, каким-то образом почуяв нешуточную опасность, и совершенно не удивился, когда со свода рухнула внушительная глыба, перекрывая проход.

Увидеть глыбу было совершенно невозможно, кругом царил абсолютный мрак! Но Жора мог с точностью сказать, какого она была размера, какой формы, кажется даже, что ладони ощущали ее шероховатую поверхность. Подумав, Фартовый пошел вперед, повернулся боком и даже не удивился тому, что выбрал нужное направление, и не без усилий стал протискиваться между глыбой и стенкой штольни. Дотрагиваясь до камня, он подумал о том, что ощущение было точно таким же, каким он себе его и представлял, — шероховатая влажная поверхность.