Я кивнул.

Чепурнин хмыкнул и стал меня холодно рассматривать.

— Скажите, то, что вы за нашим столом, значит, не случайность? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

Он хмыкнул еще раз.

— Хотел с вами переговорить по поводу произошедшего, — пояснил я. — И вот представился случай.

— Да, — протянул Патрикеев, — печально.

— С господином Горном я уже поговорил.

Патрикеев обернулся к аптекарю:

— И что? Небось порассказал про нас ты, Паша, много чего?

— Ничего я не рассказывал! — возмутился Горн и взглядом попросил меня не болтать лишнего.

— Иначе я бы сюда не пришел, — кивнул я.

— Неудачное время, — сказал Чепурнин.

— Да уж, Егор Львович, прав ты как всегда! — ответил ему Патрикеев. — Мы же пришли по делу.

Он указал пальцем в сторону рояля.

Я невольно бросил взгляд на инструмент и увидел знакомую фигуру — это был не кто иной, как Саша Фомичев. Еще недавно он выпрашивал у меня остатки пива из бутылки, а теперь, одетый в светло-коричневый костюм, усаживался за рояль.

— Вот они! — послышался голос от соседнего столика.

Патрикеев поднял руку и щелкнул пальцами. Тут же рядом оказался официант.

— Водки и закуски. Рыбки солененькой и грибочков. Побольше. И мигом!

— Слушаюсь.

Потом Патрикеев достал из кармана миниатюрный флакончик с каучуковой грушей — точно какой я видел в аптеке Горна. Я подумал, что он сейчас начнет брызгать духами на себя, но вместо этого спичечный магнат направил распылитель себе в рот и нажал на грушу. Перехватив мой недоумевающий взгляд, он расхохотался.

— Нет-нет, это не духи! Я употребляю что покрепче! Это вот — продукт нашего Павла Ивановича. — Он кивнул в сторону Горна. — Мятная настойка для свежести рта. Приучил меня Павел Иванович! Как переговоры вести или с прекрасным полом общаться — нет ничего лучше! И не воняет, и запах приятный. Попробовать не дам, но вы попросите Пашу, он вам по дешевке отпустит. Правда, Паша?

Горн пожал плечами. Патрикеев сунул флакон в карман.

Перед роялем выстроились молодые женщины в бордовых платьях с глубокими декольте.

— Нет, — сказал вдруг Чепурнин, снимая пенсне и постукивая им по скатерти. — Нет ее.

— Погоди, — ответил Патрикеев. — Кобыла ее под конец оставляет. Знает, что ради нее ходят.

Перед хором встал эконом Веретенников и стал ждать, когда публика утихнет.

— Вон старуха, ну и отвратная жаба, а? — заметил Патрикеев, ни к кому не обращаясь.

Я посмотрел в сторону, куда он кивнул. Да, там, в углу зала, садилась на стул Софья Алексеевна Кобылина — грузная обладательница второго подбородка и рыжего парика — настолько яркого, что и лицо под ним казалось неестественно оранжевого цвета. Губы ее были плотно сжаты, а маленькие глаза постоянно слезились. Старухе уже перевалило за семьдесят, но своим предприятием она управляла твердой рукой.

Наконец Веретенников сказал:

— Господа! Сегодня у нас милые девушки из хора уважаемой Софьи Алексеевны с прекрасным русским репертуаром. Я знаю, что многие из вас ожидают выхода звезды этого хора, прелестной Глафиры Козорезовой.

Девицы хора начали морщиться.

— И спешу вас уверить, — продолжил Веретенников, — она уже прибыла и ждет своего выхода, который случится чуть позднее. Ввиду ажиотажа, производимого ею, мы позволили себе провести певицу скрытно, чтобы не утомлять ее перед выступлением. Уверяю вас, вы получите то удовольствие, ради которого собрались здесь.