— Я сделаю все, чтобы заслужить твое прощение. Абсолютно все. Пожалуйста только назови и…

— Отпусти меня, — выпаливаю так стремительно, что становится дурно, голову слегка ведет как перед обмороком. Арман разжимает пальцы, не отпуская моего взгляда, он все уже понял, но ищет в моих глазах опровержение, но я не даю его.

Первая опускаю глаза и отвожу взгляд, потому что стыжусь своего малодушия. Он еще не поправился после вчерашнего, а я уже бросаю его. Прошу отпустить. Насовсем.

— Я не хочу тебя терять… — предпринимает последнюю попытку, но я не отвечаю и вместо этого поднимаюсь, отворачиваюсь и подхожу к окну.

Я никогда не принадлежала тебе, чтобы ты мог потерять. Понимаю это и становится еще больнее.

Он тоже не принадлежал мне.

— Завтра день нашей свадьбы, — говорю сухо и отстраненно. — Я не хочу быть твоей женой. Это мой ответ. Мое желание, как угодно. — И снова повторяю как ножом по сердцу. — Отпусти меня.

После молчания длившегося кажется целую жизнь, Арман сухо произносит.

— Если это то, чего ты на самом деле хочешь…

Тишина невыносима, и я снова ее нарушаю.

— Я останусь, пока ты не поправишься и не встанешь на ноги. А потом попрощаюсь с Кристиной и объясню все твоему отцу. Надеюсь, он правильно поймет. Только прошу тебя не распускать руки не трогать меня как… как женщину. Давай проживем остатки этого времени как друзья и разойдемся мирно.

Оборачиваюсь и смотрю в черные глаза, которые больше не смотрят на меня. Они смотрят сквозь. Будто не видят. Не хотят видеть.

— Я позвоню твоему отцу и сообщу, что ты очнулся.

Беру телефон и выхожу из палаты, пока атмосфера в ней не раздавила меня, как гранится плита.

И только оказавшись в коридоре и отойдя от охраны на приличное расстояние позволяю себе дать волю эмоциям и обхватываю себя руками даже не потрудившись стереть с лица бегущие слезы.

Дом моего отца как всегда холодный и неприступный. Папа кажется в отъезде, поэтому забрать паспорт будет проще.

После выписки Армана из больницы прошло три дня, и он вполне оправился и я могу с чистой совестью с ним развестись.

Официальную свадьбу естественно отменили, не знаю на что Хасанов старший сослался, но ни осуждающих взглядов ни обсуждений в прессе я не встречала.

Машина притормаживает у крыльца и водитель распахивает передо мной дверь, помогая ступить на покрытую первым снегом дорожку.

Подумать только, я не была здесь сколько…больше месяца точно. Но ничего не изменилось. Все такие же голые ветки кустарников, пустые клумбы, безликие окна в которых сейчас отражается блеклое солнце. Лишь легкий налет первого снега попытался сгладить эту холодность и пустоту белой пеленой. Удалось с трудом.

Дверь мне открывает какая-то женщина в униформе. Видимо, папа набрал новый штат. Не знаю, узнает ли меня в лицо, либо просто пока не обучена, но вопросов не задает. Молча забирает протянутое мной пальто и не препятствуя пропускает в папин кабинет.

Запах пыли и старой бумаги вперемешку с воском ударяет в нос, и я стряхиваю этот приступ ностальгии как липкую паутину и прохожу к дубовому столу.

Дурнота накатывает так внезапно, что я останавливаюсь и делаю глубокий вдох, чтобы ее прогнать. Но удается с трудом. Рот уже наполнился желчью и кажется, все не так просто…