При моем появлении они вытягиваются по струнке и расступаются.

Хватаюсь за ручку, но почему-то медлю.

Только сейчас осознаю, как на самом деле боюсь.

Казалось, что все произошедшее — сон, но стоит мне войти в палату реальность обрушится, и я снова стану беспомощной марионеткой в руках злой судьбы.

Но ведь там он.

Толкаю дверь и шагаю навстречу страху.

Одна кровать, изголовье опущено чтобы пациенту было удобнее. Шторы задвинуты отчего помещение скрадывает полумрак.

Арман спит, укрытый белоснежной простыней, и я медленно подхожу к его постели, но звук сбоку отвлекает.

— Доброе утро, — тот самый водитель, что отвез меня домой приветственно кивает и на мой вопрос отрицательно мотает головой. Нет он не просыпался. — Я побуду в коридоре.

— Не нужно. Езжайте домой, отоспитесь, я подежурю у него, — отдавать приказы оказывается очень легко и после короткой задержки водитель выходит, и я остаюсь наедине с мужем. — Привет.

Тихо шепчу и подхожу к постели. В его вене катетер, и я аккуратно касаюсь пальцев со сбитыми костяшками, и сердце сжимается.

Поднимаю глаза вверх, чтобы не дать пролиться слезам, а потом в сторону и замечаю на тумбочке его вещи: часы, мобильник и цепочка, которая до этого висела на его шее.

Недоуменно смаргиваю. Подхожу ближе и беру в руки цепь, не веря своим глазам. На ней как маленький кулон висит моя сережка. Та самая, которую я потеряла. Аккуратный золотой лепесточек увенчанный прозрачным фианитиком.

Перевожу взгляд на Армана и вздрагиваю, когда натыкаюсь на его ответный.

— Ты пришел в себя… — откладываю цепочку продолжая изучать ставшие родными черты. Темные как ночь глаза под сенью черных ресниц, широкие брови, нос с горбинкой, сейчас заклеенной пластырем. И губы. Их трогает легкая улыбка, но возможно мне просто мерещится.

Делаю шаг к Арману и застываю не в силах пошевелиться. Хочется коснуться его, поцеловать, но я понимаю, что сделай я это, дам ему ложную надежду. А этого делать нельзя.

Ведь я уже все решила.

— Я должен извиниться… — голос хриплый, но от этого не менее красивый и родной. — Хотя какие к черту извинения, они не исправят того дерьма что я творил…

— Молчи, — обрываю на полуслове, все же позволяя себе сжать его руку. Она теплая и сильная. Такая, какой запомнила. — Тебе надо беречь силы, — опускаюсь на стул у кровати и крепче сжимаю его пальцы, не отдавая себе отчета, что делаю больно. — Хочешь воды или поесть…

— Ангел, — произносит тихо и ровно, и мое сердце замирает. — Прости меня.

Повисает тишина, и мне кажется, что сквозь нее можно расслышать удары моего сердца. Арман все так же смотрит на меня не мигая, а я не могу сглотнуть ком в горле который все растет и становится больно.

— Я не прислушался к тебе, хотя должен был. И все то, что делал… — замолчал, будто подбирая слова. — Этому нет прощения. Но я все равно прошу тебя простить. Я люблю тебя, но это слабое оправдание, и говорить это сейчас неправильно. Но ты и сама все прекрасно понимаешь.

Снова замолкает, и я разжимаю руку, но Арман не отпускает, легко но твердо придерживая мою кисть в своей.