— Тетя Маша, вы расскажите мне про потолок все по порядку: как течет, куда вы жаловались, что вам отвечали?

— А ну его, этот потолок! Да и не во всякий дождь-то он течет. Надоело уж людей беспокоить. Приспособилась — как сильно льет, я в другой угол перебираюсь, а туда тазик ставлю — нарочно купила. Только вот обои каждый раз отстают, ну я запас сделала, и чуть что — заново клею. Садись, садись. Попей чайку. Ведь после работы небось — устал, голодный. Садись вот здесь, уютнее.

После чая (Женька уже посматривал на часы) тетя Маша достала коробку из-под конфет с фотографиями. Она уж хотела взять все от неожиданного праздника — гость в доме!

— Вот! — с гордостью сказала она, сдвигая со лба очки и вглядываясь в пожелтевший снимок. — Орден мне вручают.

— А за что орден, тетя Маша? — заинтересовался Женька. — Расскажите, пожалуйста.

— Как за что? За золото. Я ведь радисткой в отряде была партизанском. Вот раз прислали за мной самолет, а паши той порой у немца обоз отбили с ценностями. Все там было: и картины дорогие, и иконы в окладах, ну всякая старинная редкость, и золото. Мы остальное все попрятали — там церковь была, так в подвал снесли и укрыли, а золото надо было в Москву везти — это в первую очередь. На самолеты, на танки. Ох и натерпелась я с ним тогда страху! Девчонка ведь совсем была. Самолет наш в пути подбили, сели мы на какое-то болото, немцы со всех сторон на нас, а я как квочка метаюсь — куда его девать? Растерялась. Миша, летчик мой, пулемет с самолета свинтил, лег под крыло, стреляет по ним, а мне кричит: «Беги, Машка, спасай золото, доставляй нашим!» Потом подальше отполз и самолет зажег, мол, нельзя оставлять, а на это золото мы сто таких построим, ты его только спаси. А я до сих пор все думаю: а людей мы разве на это проклятое золото построим, таких, как Миша? В общем, побежала я, как могла, все оглядывалась и в лесу все стрельбу слышала — сперва с пулемета, а потом — редкую, слабую — из пистолета… Вот… Дальше все пешком шла и по Мише плакала. И золото не оставила. Колясочку детскую по дороге подобрала, брошенную, уложила его, тряпьем прикрыла, так и спасалась.

— А что с летчиком? Погиб?

— Погиб, — вздохнула тетя Маша. — Только после войны уже. Миша из лагеря бежал, нашел меня, и мы поженились, а уж потом, в Москве, после войны его хулиганы зарезали. И я тогда в милицию пошла работать. В МУРе моя фамилия тоже на мраморной доске до сей поры висит.

Разделавшись с крышей и еще раз посетив тетю Машу, чтобы проверить, как начальник ДЭЗ сдержал свое слово, Женька намекнул Федотычу, что нашел хорошую тему и ему нужен творческий отпуск недельки на две. Федотыч неожиданно легко согласился, но дал попутное задание — написать о ходе посевной в районе и взять интервью у передового тракториста, который к тому же разыскал клад золотых монет. Надо сказать, чутье у Федотыча есть. Подозрительный становится к старости, подумал Женька.

Накануне отъезда Женька получил у Вальтера краткий инструктаж.

— Будь осторожен. Но держись в гордом одиночестве, но и не заводи близких знакомств: тебе потребуется часто оставаться одному, а от этих актеров журналисту так просто не отделаться. Не выделяйся, тебя не должны запомнить. Когда найдешь место, где спрятан клад, никаких действий, никакой инициативы. Она в данном случае наказуема.