— Да, господин штурмбаннфюрер.

Обер-лейтенант Глаузер отошел к эсэсовцам. И это было непонятно, диверсант, по сути, второй человек в группе, по крайней мере, по званию и должен быть с майором СС, когда остальным приказано оставаться до получения приказа.

Штурмбаннфюрер заметил замешательство Грунова, снизошел до объяснения:

— Вы удивлены, господин полковник, хотя ничего удивительного в моем распоряжении нет. Обер-лейтенант Глаузер будет работать с вами и дальше. А вот где и по какому направлению, извините, сказать не могу.

— Понятно, господин штурмбаннфюрер.

— Ну, тогда по местам, господа.

Все сели в автомобиль. Водитель «Кюбельвагена» с интересом посмотрел на офицеров, которые собрались у машины и командовали дальше, оставаясь в форме старшего офицерского состава РККА.

— Вы говорите по-немецки? — обратился он к Грунову.

— Да, шарфюрер.

Немец оказался общительным:

— Хорошо. А это правда, что вы служили начальником штаба целого стрелкового корпуса?

— Да, Ральф.

— О, вам известно мое имя!

— Назвал штурмбаннфюрер.

— Как мне обращаться к вам?

— Полковник. Думаю, это будет правильно.

— Начальник штаба корпуса — это высокая должность. А почему вы не генерал? У нас в корпусе, где мне раньше приходилось возить представителя службы безопасности, начальником штаба был «генерал-майор».

— Должен был получить. В октябре. Теперь… но это ладно.

Шарфюрер, ловко управляя армейской машиной, уверенно сказал:

— Будете генералом в Риге.

Грунов рассмеялся:

— Это вряд ли. А скажи мне, Ральф, партизаны в вашем тылу есть?

— В этом районе были небольшие диверсионные группы, партизан нет. Соседей вроде беспокоят. Но с ними эффективно борются.

— Значит, дорога безопасная?

— Абсолютно, герр полковник.

«Кюбельваген» сильно тряхнуло. Переднее левое колесо попало в колдобину.

— Черт побери эти дороги, извините, герр полковник.

— Ничего.

Дорога заметно ухудшилась, потянулась в лес. Водитель умолк.

Грунов повернулся, позади на удалении в пятнадцать-двадцать метров следовал «Опель». И никакой охраны. Значит, немцы чувствуют себя здесь в безопасности.

Он проговорил на русском:

— Быстрее бы уйти от линии фронта.

Водитель не понял:

— Что, господин полковник?

— Да нет, это я про себя.

Дургин ответил:

— Уйдем, Дмитрий Алексеевич, самое сложное позади.

В разговор вступил начальник разведки:

— Представляю, что сейчас творится в полку. Комбата наверняка расстреляют. И ротного, если выжил.

— Плевать на них, — скривился Дургин, — и вообще следует забыть о нашей прежней жизни, впереди ждет новая.

— Знать бы какая.

— Уж точно не хуже, чем в Союзе. По крайней мере, за малейшую неудачу на фронте не придется ожидать прихода особистов.

— Посмотрим.

Грунов повысил голос:

— Отставить разговоры, господа офицеры.

Сазонов усмехнулся:

— А мне нравится — «господин». Не то что у нас «товарищ». Ну каким может быть товарищем, скажем, секретарь обкома рядовому рабочему?

— Я сказал: отставить разговоры!

Беглецы замолчали.

Тридцать километров колонна прошла за сорок минут в основном из-за извилистой и разбитой лесной грунтовки. Впереди показался мостик, рядом с ним аэродром, на котором у искусственного вала стояли «юнкерсы», «мессершмитты», и «фокке-вульфы».