В доме тишина, будто никого больше нет. Вот попала! Если он сейчас изнасилует меня, то скидку на то, что я беременна делать скорее всего не будет. Возьмет так, что я ребенка потеряю. От этих мыслей становится страшно. И слезы выступают на глазах.

— Нет, пожалуйста, — надо договориться с ним. Надо попробовать. А вдруг, узнав о моем положении бандит сжалится надо мной, не будет губить невинную жизнь моего ребенка.

— Заткнись цыпа, не то рот заткну тебе сам! — рычит на меня.

Пытается задрать подол платья. Хоть оно и не слишком пышное, но тяжелой ткани там предостаточно.

— Бл*ть! — в сердцах выкрикивает бандит, — сколько тряпок! И нах*я вам, бабам, столько нужно?

Ага. Тебя урод, забыли спросить. Но вместо этого, я вновь пытаюсь воззвать к разуму Григория.

— Я беременна. Пожалуйста, не делайте со мной этого…

— Не п*зди! — не верит бандит. — сейчас наврешь мне с три короба! Хватит. Уже сколько раз ускользала рыбка из моих рук, теперь попалась, ха-ха! Теперь, как г-рится, расслабься и получи удовольствие!

***

От страха и дурноты, разлившейся по всему телу, меня начинает тошнить. Я просто физически не могу контролировать реакцию своего желудка и вскоре его содержимое оказывается прямо на насильнике.

— Фу, бл*! — ревет он, брезгливо оглядывая следы моего «протеста», — ничего мерзотнее не видел!

Несмотря на то, что мне жутко плохо, в то же время я внутренне ликую. Советуют же некоторые описаться или даже чего похуже, если вырваться от насильника не удается, вроде бы это убивает в них всякое сексуальное желание. Мне же удалось обблевать ублюдка, хоть и непреднамеренно.

Григорий встает с меня и отчаянно матерясь на чем свет стоит, выходит из комнаты.

Я всё еще связана. Всё еще не понимаю, что произошло. Скорее всего, меня выкрали прямо с церемонии, а вот с какой целью?! Неужели Григорий возомнил себя бессмертным и безнаказанным? И вряд ли он действовал в одиночку. Но кто его сообщники?

Ответы на мои вопросы не замедляют проявить себя.

— Очнулась, красавица? — в дверях появляется Эля.

Отворяет створки со скрипом, присущим старым домам. Вообще, судя по этой комнате никакой это не дом, скорее деревянная избушка где-то далеко загородом. На облупленном потолке свисает паутина, по углам перекатываются от сквозняка клоки пыли, а сам сквозняк дует из-под дырявых прорех, заделанных мхом меж деревянных балок. И пахнет тут необычно. Пылью, да, но сквозь этот запах пыли то и дело пробивается амбре мокрого дерева.

Со своими мыслями о запахах я лишь запоздало удивляюсь сестре бывшей жены Ромы.

— И уже успела Гришку обблевать, хитрая тварь!

— Эля, что всё это значит?!

— То и значит, что нечего было на чужого мужика рот раззевать!

— Эля, — пытаюсь я воззвать к ее разуму, — ты знаешь, что похищение человека — серьезное преступление?

На мои слова Эля лишь инфернально хохочет, чем еще больше подтверждает образ классической злодейки.

— Знаю, Алиса, еще как знаю! А еще знаю, что убийство так же жестоко карается по закону!

Эля встает посреди комнаты и скрещивает руки перед собой. Нагло ухмыляясь, продолжает: