«Мля, — сказал Свекаев. — Вот оно как сошлось-то!»

И потребовал доказательств.

Почитал интервью Матвея Столярова, потом — выдержки из допроса младшего Лациньша, повторно выругался, отхлебнул из бутылки дикаря и без колебаний согласился на четвёртую долю.

— Всё! Приехали! — Свекаев заглушил бульдозер, высунулся из кабины и кивнул на чернеющее в сумерках болото. — Где-то здесь, если папаня твой не наврал.

— В воду лезть придётся, — вздохнул слесарь. А через секунду вздохнул ещё сильнее: — Только у меня астма и бронхи слабые. Если простужусь, то боюсь не дожить до клада.

— А я бульдозерист, — напомнил Данила. — Меня утопите — кто грузовик потянет?

И все с надеждой посмотрели на Газона.

У которого от недоумения даже татуировки побледнели.

«Так вот, значит, как всё получилось… — протянул про себя Ройкин, поудобнее устраиваясь в кустах. — В воде, значит…»

Оставив Цыпу в городе, Дима вновь отправился на стройку, собираясь как следует надавить на Левого фотографиями его художеств в музее, но прибыл аккурат к тому моменту, когда Сигизмунд и Столяров о чём-то договаривались с бульдозеристом Свекаевым. И не просто договаривались, а совали ему под нос какие-то ветхого вида бумажки, шептали что-то с заговорщицким видом, а потом принялись хохотать громко. И Свекаев тоже принялся. И руки они друг другу трясли долго, словно договорившись о чём-то.

И Ройкин догадался о чём.

Судя по всему, визит в музей получился у господина Левого продуктивным, гопник проведал о местонахождении клада, но для извлечения добычи ему понадобилась тяжёлая техника в лице умеренно пьющего Данилы Свекаева, о чём он только что договорился.

Нужно подождать.

И дальнейшие события полностью подтвердили правоту полицейского. Ближе к вечеру троица погрузила на бульдозер притащенную откуда-то плоскодонку и пустилась в путь вдоль болота.

— Нет, ну надо же, а? Ну хоть бы что-нибудь ценное… — Разочарованный Сулир поцокал языком. — Хоть бы что-нибудь интересное…

Первый раз — наспех, бегло — шас просмотрел принесённые Шапкой документы ещё ночью — не утерпел. Развязал тесёмки, которыми были связаны папки, пролистал пожелтевшие бумаги, открывал конверты с документами и фотографиями… Уже тогда закралась подленькая мысль, что в музейном архиве нет ничего интересного, но Кумар её оптимистически прогнал. Убедил себя, что детальный анализ обязательно принесёт результат, сложил папки в шкаф и лёг спать. А после отправился на работу в усадьбу. Того, что горничная обнаружит в номере дорогого гостя украденные из музея документы, шас не боялся совершенно, поскольку наложил на папки морок, сделавший их невидимыми, а на сам шкаф — заклинание «ничего особенного», благодаря которому горничная в него даже не заглянула.

Кстати, любой приличный шас сделал бы архитектору строгое замечание за подобную растрату магической энергии и, как следствие, денежных средств, однако в данном случае Сулир решил подстраховаться и стоически перенёс удвоение расходов.

А вот к работе он в тот день отнёсся спустя рукава, за что тоже мог бы удостоиться серьёзной взбучки от серьёзных соплеменников, считавших леность и безалаберность главными грехами общества, мира и не шасов. Но соплеменников поблизости не нашлось, а буде кто и отыскался, так у Кумара было заготовлено объяснение: все его мысли занимали сокровища, а сокровища — это святое. Возможность молниеносного приумножения состояния любой шас считал улыбкой Спящего и бросал ради неё любые — лишь бы менее прибыльные — дела.