– А ты сам можешь себе это представить?

– А ты не можешь?

– Господи, надеюсь, ты не это имел в виду, когда привез меня сюда, – сказала она, притронулась к моей щеке и снова засмеялась. – Ты хочешь, чтобы я полюбила эти места?

– Я хочу, чтобы ты поняла, как важно, чтобы ферма продолжала существовать, – ответил я.

– Но фермой занимается твой отец.

– Когда его уже не будет.

– Представляю лицо моей матушки, – сказала Кэт, – когда мы скажем ей, что собираемся растить ее внука на ферме.

– Это пойдет ему на пользу.

– Нет, не пойдет, – возразила она. – Посмотри на Грейс. Она одинока и несчастна. Я не хочу, чтобы наш мальчик рос таким.

– Грейс такая из-за Лиз и Джеффа, – ответил я. – Мы же другие, правда?

– Кто знает, во что мы превратимся, если останемся здесь.

– Тем не менее Анжела права, – заметил я. – Ферма принадлежит нам точно так же, как и Отцу.

– Не уверена, что твой папа согласился бы с этим, – возразила Кэт.

– Может быть, но это так.

– Однажды ферма перейдет к тебе, – сказала она, застегиваясь. – Тогда и поговорим об этом.

Когда придет время, ферма, конечно, перейдет ко мне, но это может произойти лет через двадцать – тридцать. Тогда мы с Кэт станем людьми средних лет, а наш мальчик, вполне возможно, выберет свой собственный путь. И ферма для него ничего не будет значить. К тому же я понимал, что Кэт не захочет начать жизнь сначала в другом месте, когда дело пойдет к пенсии. Нет, мы должны переехать в Эндландс как можно скорее, потому что потом это будет невозможно.

Ночью снова шел дождь, но к утру серые облака уже не нависали так низко, и в Эндландс вовсю разгулялся ветер, разбиваясь, как вода, об скалы и ударяя во всех направлениях. Ветер разбрызгивал лужи во дворах и мчался дальше, наверх, к рябинам и остролистам.

А еще пахло морем. До побережья было миль двадцать, но в это время года ураганы, проносясь над солоноватой водой, поднимали ее и несли вглубь суши, подсаливая холмы и болота. На сменулету с его сладостью приходила просоленная осень.

Дубы и березы кучами сбрасывали листья на землю. Еще несколько недель, и год скроется за завесой времени, и его уже не вернешь, а впереди только долгое ожидание весны.

Дорога пролегала через болота, и местами колея была залита водой, так что Отец должен был включать щетки, чтобы счистить с лобового стекла разлетающуюся во все стороны муть. Еще немного, и эти места станут непроходимыми. Но к этому времени нам уже не нужно будет никуда ехать. Овец загонят с топей домой, и Дьявол наконец уберется в свою нору.

Дорога кончилась, и Отец остановил «Ленд Ровер» перед грудой деревянных кольев и рулонов сетки, которыми отгораживают в случае необходимости низ тропы, там, где кончается Фиенсдейльское ущелье и река вступает в свои права. Зарождение реки мне всегда представлялось чудом, когда из сырого воздуха и дождя где-то наверху, в скалах, как по волшебству, возникал шумный поток. Говорливая река постоянно подгоняла сама себя: вперед, скорее, скорее, вон из долины, на поиски моря.

В Эндландс многое постоянно приходилось делать и переделывать заново. Работы по огораживанию проводились тут часто. Колья вбивались в землю, но потоки воды вымывали ее, и проволока провисала под яростными порывами ветра. Незадолго до смерти Старик чинил изгородь, приладив к кольям кусок мелкой металлической сетки, оставшейся от курятника Дайеров. Колья он позаимствовал как-то ночью на железной дороге неподалеку от города. Довести ремонт до конца он не успел, но сделал достаточно, чтобы стадо не разбредалось по сторонам во время Загона. На берегу реки росла мягкая трава, к тому же овцы боялись заходить в болота, и поэтому, когда мы гнали их, они все толкались в этом месте, так что какая-нибудь из них вполне могла соскользнуть в воду.