Когда служба закончилась, Кен Штурзакер, Эдди Моркрафт и братья Бекфуты понесли Ленни на церковное кладбище. По другую сторону каменной ограды протекала река, уже умиротворенная, и единственным свидетельством ее мощного разлива были распластанные по земле вдоль берегов папоротники и борщевик. Но мог ли кто-нибудь избежать мысли о том, что Ленни проплывал здесь, обмякший, мертвый, и его тело было просто еще одним предметом, что река уносила прочь из долины? Так он и плыл мимо школьного двора, мимо Бекфутов и Вигтонов, под зелеными гулкими кирпичами моста, все дальше и дальше, пока наконец у фабрики его не вытащили?

И я задавался вопросом, что бы произошло, если бы он не застрял у колеса и река унесла бы его прочь из долины, далеко за холмы. Я представлял, как течение кружит его в том месте, где Брайар сливается с Риббл у Колледжа Иезуитов, а дальше он все плывет и плывет через Престон, мимо илистых берегов Филда, туда, где река ширится и превращается в эстуарий, а потом становится морем. И Ленни Штурзакера, изгнанного из Англии, уносит прочь отлив.

После похорон Лорел и Бетти расставили в школьном дворе разборные столы на козлах, поскольку площадка была единственным местом, где можно было рассадить весь народ, и подали чай с сэндвичами и апельсиновый сок. И не было ничего противоестественного в том, что мелкая ребятня, в радости от того, что все закончилось и можно было забыть о смерти, что бы она ни значила, устроилась играть, как всегда дети играют на переменке между уроками. Они прыгали, играя в классики, и убегали, если кто-то подходил близко. Взрослые не возражали. Приятно слышать смех в такой печальный день, говорили они.

Поминки продолжались примерно час, а потом люди начали расходиться по домам. Кен Штурзакер вместе с Эдди Моркрафтом и другими своими напарниками с бойни отправились в «Пастуший посох» и позвали с собой Бекфутов, поскольку обещали им выпивку в благодарность за то, что те рисковали жизнью, вытаскивая Ленни из воды у фабрики.

Школьная площадка скоро опустела, и мы пошли к машине. Отец взял меня за руку.

– Ну, ты как? – спросил он.

– Нормально, пап, – ответил я.

– Может, и не следовало тебе приходить, – сказал он. – Черт его знает, странное это дело – похороны.

– Со мной все в порядке, – сказал я.

– Ты за все утро двух слов не сказал.

– Я не знаю, что сказать.

– Ты только помни, что с тобой этого не произойдет, – произнес он, отпирая дверь машины. – Если тебя это тревожит.

– Я знаю, папа.

– Несчастный случай, что поделать, – сказал он. – Но происходят такие вещи редко, так что не беспокойся, хорошо?

– Да, папа.

Выезжая из деревни, он постукивал о руль обручальным кольцом и, когда мы въехали в Салломский лес, я почти признался ему, что это вовсе не был несчастный случай.

Наиболее правильной догадкой насчет овец было предположение, что они ушли по Дороге Трупов, следуя кратчайшим очевидным маршрутом через пустоши. Этот путь был им известен и быстрее всего привел бы их через траву к воде.

Мы шли примерно полчаса, но никого не обнаружили. Снег по-прежнему неторопливо падал, но в местах вырезки торфа ветер вздувал столько снежных хлопьев, что дальше двадцати ярдов уже невозможно было что-то рассмотреть.