— Видишь меня? Слева от тебя!

Джада обернулась, разглядела меня и положила трубку.

А когда Джада сунула телефон в сумку и пошла в мою сторону, я увидела их. Рука, державшая мобильный, обмякла и, будто отнявшись, повисла вдоль тела.

Джада тоже заметила их и застыла посреди тротуара.

Почему они мне не сказали? Почему?

Из-за статуи Минервы, установленной напротив Старого собора, выбежала Анжела, за ней шли Лара и Лука. Он катил пустую коляску. Лара рылась в сумке, где носила мелочи для Анжелы. Она вытащила серо-фиолетовую кофту и протянула ее Луке.

Перед глазами все поплыло.

— Картофелинка моя, иди ко мне, — позвал Лука малышку и присел, чтобы застегнуть молнию на кофте. В этот момент мы встретились взглядами. Он поднялся на ноги.

Лара стояла ко мне спиной. Она увидела выражение лица Луки и обернулась.

Я зашагала прочь.

— Это не он.

Мама положила на стол листок с логотипом лаборатории, где мы сдавали анализы.

Мы сидели на кухне в Вероне, готовили на заказ лазанью, когда почтальон позвонил в дверь и попросил поставить подпись о получении.

На белом листе четко значилось несколько слов: между генетическими профилями A (мамин) и B (Роберто) совпадений не найдено.

— Вдруг они перепутали анализы… Давай сдадим еще раз, — умоляла я, стоя на раскаленной кухне.

Мама отложила листок и подошла к раковине. Отдернула занавеску у окна, выходящего в сад; так же она поступала, когда я была маленькая. Может, она все еще верит, что именно из-за занавески на кухне так сумрачно. Но это мы сами вдыхаем и выдыхаем сумрак, источаем его кожей, погружаемся во тьму.

— Мама.

Урания повернулась и посмотрела на меня. В ее глазах я прочла боль неизвестности, страх, что рассудок подведет ее и она не успеет познакомиться с настоящим Лоренцо… Она была разбита.

— Знаешь, несмотря ни на что, я все же счастлива, — попыталась она приободрить меня сквозь слезы, — что мы встретили Роберто и Лару. Какая разница, родня они нам или нет? Я…

— Мама, я не сдамся. Кое-кто может рассказать нам о произошедшем или по крайней мере подсказать, откуда начать дальнейшие поиски. Ты его знаешь, и я тоже. Наверное, он и сам догадывается, что может помочь нам.

Мама глубоко вздохнула, вытерла руки куском ткани, немного запачканной сушившимся тестом.

— Да. Но мы не разговаривали много лет. Он молчит. Приходит на дни рождения и другие события, но… Как будто он и не отец мне вовсе.

— Но он все еще твой отец, и, возможно, он ждет нас. Бери сумочку. Я поведу машину.

Но Беньямино не захотел разговаривать с нами. Его крошечная квартирка отражала печаль, в которую дедушка погрузился много лет назад. Казалось, он взращивал это чувство, как ребенка.

Стены были выкрашены в ореховый цвет. Протертое кожаное кресло медового оттенка. Стол натерт серым воском. Книги, пропитанные запахом дешевого табака. Каждый предмет шептал: я ничего не достоин.

Дедушка не изменил себе, стоял, выпрямившись, насколько позволял артрит, на любимом месте: перед свободной от книжных полок стеной — и рассматривал коллекцию изображений муз и океанов. Около пятидесяти картин висели скученно, так близко друг к другу, что соприкасались рамами. Большие и маленькие, написанные разными художниками, которые жили в разные эпохи. Для дедушки Беньямино имело значение лишь то, что на картинах были изображены богини искусств и океан, просто какой-то океан. Муз я могла понять, но океан…