Обычно Ледо заползал в свою нору до восхода солнца. От «дури» у него сильно село зрение, и теперь бильярдист из него совсем никудышный. Максимум, на что он еще может рассчитывать, — перепихнуться по-быстрому с такой же, как он, пропащей за «траву» или за что-нибудь позабористее. Короче, наркоторговец, в былые времена оскорблявший Еву Даллас, даже нападавший на нее, теперь переживал трудные времена.

Но даже эти трудности теперь грозили смениться для него кое-чем неизмеримо худшим.

Снова коробка, хотя здесь прятаться не от кого. В таких местах обходились без камер безопасности и без считывателей отпечатков пальцев.

Входную дверь даже не удосужились запереть. Парочка спрятавшихся в тамбуре от холода уличных бродяг не шелохнулась, когда через них перешагивала фигура в толстом коричневом пальто.

От них так несло, что правильнее было бы очистить мир и от подобных им. Хотя зачем прекращать их жалкие жизни? В этом нет смысла, так не стяжать славы.

С каждой преодоленной ступенькой росло возбужденное предвкушение нового убийства. Знакомое чувство, само по себе рождавшее удовлетворение.

С этим чувством соседствовало осознание важности самой работы.

Все это подношения Еве, знаки дружбы. Человек, однажды ударивший ее по лицу, наконец-то получит по заслугам.

Прочь сомнения: Ева будет довольна, очень довольна, когда узнает, что общество избавилось наконец от двуногой слякоти по имени Ледо.

Защищать и служить!

Не обращая внимания на вонь мочи и блевотины, убийца ловко вскрыл жалкий замок.

Если Ледо окажется не один, если затащил к себе в постель какую-нибудь наркоманку или уличную торговку собственным телом, тем лучше: подношение получится сдвоенным.

В любом случае в этот раз Ева все увидит и поймет, она пошлет какой-нибудь сигнал в подтверждение того, что ценит преданность своего истинного друга.

Убийца беззвучно проник в убогую дыру и на всякий случай закрыл дверь на засов.

Слева донеслось мерное сопение. Тонкий луч фонарика нашарил Ледо, спавшего в одиночестве на тонком матрасе.

Довольный убийца поставил на пол свою коробку, вынул из кармана пальто шокер и взялся за дело.

Завтракать вместе с Рорком прямо в спальне очень приятно, если не учитывать его выбор блюда — овсянку. Если бы она добралась до автокухни первой, то они ели бы оладьи, но она задержалась в душе и теперь может винить только себя.

Галахад, проявивший к овсянке даже меньше интереса, чем Ева, растянулся на спинке дивана, свесив хвост, и стал таращить двуцветные глаза — уповая, наверное, на волшебное появление бекона.

Смирившись с неизбежным — при большом количестве коричневого сахара, меда и ягод можно уговорить себя, что она ест не овсянку, а что-то более аппетитное, — она пересказала Рорку свой сон.

— Видишь, твое подсознание сообразительнее тебя. Оно понимает, что ты не несешь ответственности за поступки того, кого тянет убивать.

— Я тоже не промах, — сказала она обиженно. — Меня беспокоили другие мысли. Баствик — промежуточное звено, дело не в ней самой. Мы должны проработать все версии, действовать строго по правилам, что и делаем. Но нам не найти ни мстительного партнера, ни оскорбленного брошенного возлюбленного. Хуже того, единственное, что позволит сместить фокус, — это еще одно мертвое тело с таким же обращенным ко мне посланием.