Ближе к ночи за Васькой пришёл татарин, с помятым лицом, будто по нему проехал гусеничный трактор. Он отворил дверь, и Васька вышел в коридор.

Они шли по кривым переходам, под тяжелыми сводами, по железным лестницам спускались вниз. Воздух тюрьмы казалось, был наполнен приглушенными звуками, среди которых если внимательно вслушиваться, можно было различить чьи-то стоны, выкрики, обрывки песен, рявкающие команды, стук алюминиевой посуды.

Он пах отчаянием, человеческими испражнениями, многотысячным горем и неизвестностью.

— Мой начальник исказал мине, что ты акча даёшь.

— Слушай татарин, ты всё получишь, если будешь делать, что я тебе скажу. Понял меня?

— Всё будет хороший, всё будет Васка.

Он открыл дверь камеры, тесной, крохотной, затхлой и пропустил Ваську внутрь.

— Где цветы? — хмурясь, спросил Васька.

— Светы спрятал под матрац, открой, там лежит.

— А еда?

— «Сидор»? Под нарой.

— Все татарин, веди её быстрей и смотри, чтобы без «шухера».

— Исделаю, жди Васка.

Татарин исчез, захлопнув дверь, а Васька, откинув матрац, взял в руки смятый букетик «маргариток» и аккуратно расправил лепесточки.

Зоя оказалась и вправду красивой. Короткая причёска огненных волос показалась Ваське застывшим, словно вулканическая магма, золотым ореолом. По переносице будто бы только что прозревшие, разбегались рыжие, озорные веснушки. Это обезоруживало и в то же время моментально делало её, незнакомую женщину, ЖИРовку — как принято было называть врагов народа — близкой и даже в какой-то мере родной.

Нет, она действительно была не похожа на всех тех женщин, с которыми, Ваське доводилось иметь дело. И хотя среди них были просто несравненные красавицы, Зоя гляделась дочерью Солнца, случайно, из любопытства, на минутку, заглянувшую в мир злобных, агрессивных, по большей мере несчастных теней.

«Какая-же я тень?» — успел он спросить сам у себя. И тут-же ответил:

«Я влюблённая тень!»

А то, что он впервые влюбился, окончательно и бесповоротно, это он понял, как только она раздвинула губы и произнесла:

— Здравствуй Василий!

Её голос был одним на тысячу, нет, одним на миллион, да нет, он был единственным таким во всём мире, о котором в тот миг Васька мало что знал.

Голос был грудной, бархатистый, красивый, интригующий. Бог мой! Да разве бывают враги народа с такими голосами?

— Советская власть совсем одурела, раз тебя посадила — произнёс Васька, это у него вырвалось.

— Мой следователь так не считал.

Васька поймал себя на мысли, что он впервые в своей жизни дарит женщине цветы.

— Это тебе Зоя — он подал ей худенький букетик.

— Ты и на свободе был такой галантный? — спросила она.

— Меня Арсений научил. Мой сокамерник — поторопился он обьяснить, увидев её вскинутые удивлённо зелёные глаза.

Арсений, узнав о том, что Васька должен был встретиться с Зоей, разволновался не на шутку, точно встреча предстояла ему.

— Ты же можешь сказать им — он показал взглядом на дверь — Пусть они цветы найдут.

— Цветы? Какие цветы Арсений? Ты спятил?

— Василий, я в своём уме. Ты не можешь явиться на эту встречу с бутылкой браги, Зоя очень умная, образованная девушка.