Но Мишка Беспалов быстро навёл баланс.

- Ша, - лениво сказал он. - от тюрьмы, да от сумы не зарекайтесь. Сегодня мент, завтра - кент. Так говорила моя мама. И наоборот.

Сидеть на губе было весело. Веселей чем в роте. Допоздна велись разговоры. Говорили о бабах, травили анекдоты.

Беспалов рассказывал:

- Вот у нас был случай....Летчики перегоняли куда то самолёт. Cели на вынужденную на каком-то аэродроме и остались там ночевать. С собой у них было поллитра спирта. Чтобы не было так скучно, выпили. Потом ещё. И ещё.

Ночью штурман захотел ссать. в темноте перепутал дверь в туалет с дверцей одёжного шкафа, забрался в него и поссал в сапоги командира экипажа

Тот утром стал обуваться, а сапоги мокрые. Провёл собственное служебное расследование. Вернулся в часть и написал рапорт командиру полка, что в экипаже возникла психологическая несовместимость. И попросил изменить состав штатного экипажа самолета. Командир наложил письменную резолюцию:

"Виталий Иванович! Не епи мне мозги и не отвлекай всякой фуйней! Объяви своему штурману выговор и тоже нассы ему в сапоги! Полковник Гетман».

Хохот.

Голос похожий на голос Степанцова кричит:

- Чего разорались, жулики, пьяницы, дебоширы? Ну-ка спать!

Мишка лежит на деревянных нарах, закинув за голову руки. Произносит мечтательно:

- Вот дембельнусь, куплю себе машину с магнитофоном, пиджак с отливом и в Сочи!

Через какое-то время разговоры затихают, и камера наполняется разнообразными звуками: сонными вздохами, стонами, звуками, издаваемыми здоровыми солдатскими кишечниками.

Я лежу с закрытыми глазами. Вспоминаю запах Таниных мокрых волос, пахнувших карамелью. Это было в моей прошлой жизни. А сейчас я совершаю легкомысленные поступки, и сам себя за них проклинаю. Думаю, а что было бы, если бы поступил наоборот? Лучше бы было? Или хуже? Никто не может ответить на эти вопросы, в том числе и я сам. Засыпаю. Мне снится, что я обнимаю Таню, целую. Она прижимается ко мне, губы у нее мягкие, послушные. Они дразнят, чуть покусывают…

* * *

Трое суток на губе пролетели как один день.

Я вернулся в роту. В кабинете ротного замполит.

-Товарищ лейтенант, младший сержант … после отбывания наказания на гауптической вахте прибыл во вверенное вам подразделение для прохождения дальнейшей службы, - прокричал я.

Лейтенант потряс головой:

- Вот накрутил ты! Кто тебя научил так докладывать? Нет в уставе такого прилагательного, «гауптическая», есть просто гауптвахта.

Я возразил:

- А товарищ подполковник говорит, что есть.

Лейтенант поскучнел:

- Ладно, иди!

На сто дней до приказа, который ждали наши дембеля, я постригся наголо. Сто дней до приказа, это особый солдатский праздник! Это значит, что через три-четыре месяца опустеют койки, на которых сейчас спят дембеля. Это значит, что через сто дней, твой собственный дембель станет ещё ближе.

Меня никто не заставлял, этого не требовали армейские законы и обычая, но я принял такое решение.

По случаю партийного съезда в Москве командование части решило провести общее собрание.