Одно из которых гласит: тебя в чем-то обвиняют, распускают сплетни о тебе – молчи! Как только начнешь оправдываться или опровергать информацию, сразу же подумают: «Ага, все-таки, значит, что-то в этом есть! Не бывает дыма без огня!» Даже если тебя допрашивают – молчи как немой, не вступай в переговоры с палачами: одно твое слово, и они вытащат из тебя все, потому как, даже отрицая что-то, ты вступил в диалог, а это уже их территория.

И вот что-что, а правильно молчать в определенных ситуациях Марианна умела великолепно, виртуозно, смело можно утверждать.

Поэтому и смотрела на него с грустной иронией, перехватила ручонку сынишки из ладони бывшего мужа, не удостоив прощально-напутственными словами, сделала провожающий жест рукой и, закрыв за ним калитку, отпустила ручонку Кирюшки и себя…

– Сволочь! – с чувством произнесла Елена Александровна, когда опустошенная, измученная дочь подошла к ступенькам, ведущим на веранду, где они застыли с мужем двумя настороженными фигурами. – Боже мой, какая же он сволочь! Витя, как же мы раньше этого не понимали и не замечали-то, а?

А Виктор Игоревич шагнул к дочери, обнял ее, прижал к себе и повинился, не удержав слезы:

– Прости меня, родная, прости, – втянул он нервно в себя воздух. – Прости, что не смог защитить от него ни тебя, ни Кирюшку. – И, уткнувшись в воротник ее куртки, спрятал предательские слезы.

– Ничего, папочка, ничего, – утешала его Марианна, поглаживая по большой, надежной спине и обещая что-то туманное: – Мы справимся, и все наладится.

Оставшийся день субботы тянулся бесконечно медленно для подавленных после неожиданного визита бывшего зятя родителей и для самой Марианны, понимавшей, чувствовавшей и переживавшей, как рушится сейчас, погребая под обломками всякую радость и надежду, ее жизнь. Рушится по воле одного человека, которому доставляет садистическое удовольствие держать ее на коротком поводке, периодически дергая за который, тот напоминает, кто в ее жизни настоящий хозяин.

Права мама – сволочь!

После этой встречи в душе Марианны ничего не осталось хорошего и теплого к этому мужчине – ничего, даже ненависти, только выжженная пустыня какой-то вонючей гадливости.

А потом позвонил Ян и поинтересовался с осторожным оптимизмом, встретятся ли они сегодня. Если бы он позвонил сразу после отъезда Кирта, Марианна отказалась бы, настолько опустошенной, какой-то испачканной и бессильной чувствовала себя в тот момент. Но Ян позвонил ближе к вечеру, через несколько часов после неожиданного визита Константина, и она ответила согласием, приняв для себя самое тяжелое за всю свою жизнь, но окончательное решение.

– Привет. – Стаховский притянул ее к себе и усадил на колени, когда она, под прикрытием настоящей, не городской ночной темноты, вышла за калитку.

Намеревался сказать что-то еще, но Марианна накрыла его губы ладошкой и попросила:

– Ни о чем не спрашивай, ладно? И ни о чем не говори, – шептала она совсем близко у его лица. – Не сейчас.

– Хорошо… – пообещал Стаховский тоже шепотом.

Нажал на рычаг управления коляской, и они поехали к его дому.