Обвинение в кулачестве считаю просто смешным. Напомню, что при Владимире Ильиче жили так что в Москве у многих рядом с домом огороды были. Никто не ограничивал кооператоров, наоборот, кооперативное движение поощрялось.

А громыхать словами, товарищ Гришин намного проще, чем обеспечивать город, чтобы не было дефицитов. Я не раз заходил в московские магазины чтобы лично проинспектировать — нет то того, то того то этого. Мы должны уйти от постоянного аврала от торговли с колес. И у вас, лично у вас, товарищ Гришин было два десятка лет чтобы побороть дефицит продуктов питания. Если это до сих пор не сделано значит делаем что-то не так! Критиковать просто, но в любом случае практика — лучший аргумент. Вы снабжали Москву двадцать лет, теперь позвольте мне поработать хотя бы лет пять над этой проблемой…

В общем, дошло на Политбюро до драки. Фигурально выражаясь, конечно.

И я эту драку почти проиграл — в решение Политбюро включили очень неприятные формулировки. В частности констатацию факта отхода Грузии и опасности заигрывания с капитализмом. То есть, удар по реформам — и это в преддверие Пленума.

И понятно, что там будет еще один бой.

Лигачев конечно все понял, и когда я ушел в свой кабинет, пошел следом

— Ну?

Я махнул рукой

— Егор, не трави. Только не говори — я тебе говорил

— Я тебе говорил.

Я стукнул кулаком по столу

— Объясни мне, что не так? Я что-то не объяснил? Ну хорошо, прокатили меня они! Дальше что? Что?!

…

— Ты понимаешь, что черный рынок был, есть и будет, вне зависимости от их голосования! С ним кто только не боролся! Без толку!

…

— А так мы приучаем людей к криминалу — по сути ведь каждый, кто купил джинсы у спекулянта морально грязен не меньше чем сам спекулянт! И делаем вид, что ничего не происходит — то есть врем сами себе.

— Я голосовал против.

— Да я видел! И что?!

Я понял, что переборщил

— Извини, Егор. И спасибо что поддержал.

Лигачев покачал головой

— Что?

— Ты так и не понял?

…

Я достал из сейфа донос Кравчука, протянул Лигачеву

— На. Читай.

Лигачев углубился в чтение. Прочитал быстро

— Вот же… сволочь — с чувством сказал он — фракционщик!

Для тех кто не в курсе — существует решение по моему еще 1921 года, запрещающее любую фракционную деятельность в партии. Его никто не отменял.

При Сталине за фракционность — расстреливали.

— Не думал, что Щербицкий на это пойдет.

— Это проблема не Щербицкого, Егор. За ним стоит его аппарат. Может, он и не хотел выступать открыто — но он в любом случае вынужден смотреть на интересы Украины узко. Отдельно от общих интересов всего СССР. И в любом случае он должен прислушиваться к своему аппарату. А он хочет наверх.

— Нет, так не пойдет. Какой он к черту руководитель получается? Надо опять Политбюро собирать.

— Позже, ближе к пленуму.

Но чего не мог представить себе, ни я, ни Лигачев…

Заседания Политбюро в обязательном порядке стенографировались, печатался протокол. В этот раз протокол был большим и необычным. И один из сотрудников аппарата ЦК поняв, что попало к нему в руки, откопировал протокол и отдельно речь Горбачева[101].

И решил размножить…