…

— Так вот, та зима холодной была ужасно. Под сорок. А у эвакуированных что — некоторые в летнем приехали многие ведь говорили — думали, что на пару недель. А тут Урал, холодрыга.

…

— И тут поезд приходит. Валенки, ватники. Потом еще один. Я потом, после войны узнал — Берия это у армии считай, украл и нам отправил. В те времена за это не то, что снять — расстрелять могли, если под горячую руку попал.

…

— Я что, Михаил Сергеевич. Я, в самом деле, всю жизнь в оборонке проработал, не переделать меня. Но я коммунист, партиец. Партия наша — партия народа и как не крути, главное — все равно люди. Если вы для людей стараетесь, о людях не забываете — кто же скажет, что вы не правы? Вчера валенки были, сегодня другое — но суть то та же. И люди все равно добро помнят, я хоть и не получал те валенки — а как в памяти отпечаталось. Сорок лет прошло.

Говорить было нечего. Я протянул руку — и Маслюков пожал ее.

— Не забывай это Юрий Дмитриевич. Нельзя забывать.

Маслюков внимательно посмотрел на меня и со смыслом — кивнул.

Долго ли коротко ли — а подошло очередное заседание Политбюро, и на нем значился вопрос "о событиях в Грузинской ССР". Именно для этого были приглашены министр внутренних дел и председатель КГБ.

Были и еще вопросы, но все понимали что главный — этот и не уйти от него.

Сказать, что я не готовился к битве… готовился и еще как. Но мне надо было понять и другое — а как могут зацепить конкретно меня.

И ведь зацепили.

Удивление вызвал уже доклад Председателя КГБ. Он, конечно же, не констатировал прямую вину мою или кого-то еще в событиях. Но в нем была чистая, в общем-то, правда о глубокой криминализации грузинского общества, о распространенности цеховиков и деловиков, о смычке криминала, торговли, курортного отдыха. Такого в Кремле еще не говорилось — хорошим тоном было совать голову в песок и делать вид, что ничего этого нет.

И я понял, как будут атаковать — не меня, а реформы. Глупцы. Они говорят правду, а вот выводы из нее — делают откровенно идиотские. Проблема ведь в том, что обычное для человека желание работать на себя и зарабатывать поставлено вне закона. Проблема в том, что вся собственность государственная на бумаге — а на деле она превратилась в квази-собственность трудовых коллективов, которые не отвечают за нее, не вкладывают в нее, не платят налоги — но извлекают из нее незаконный доход. Персонал ресторанов ворует продукты. Швейцары не пускают людей в рестораны и кафе, метрдотели не прописывают людей в гостиницы. Все это, потому что им не выгодно чтобы их предприятие работало нормально. Они имеют на другом.

Но я ошибся в том, кто начнет атаку. А начали ее не Щербицкий и не Романов. Начал ее Гришин. Только потом я понял почему — дедушка старый, ему все равно, он понимал, что ему год — два, и на пенсию. А про хамство Гришина в кулуарах легенды ходили.

Вот и встал Гришин.

— Товарищи — с надрывом начал он — на правах старейшего…

Он споткнулся, покосился на недобро смотрящего на него Громыко и поправился

— … одного из старейших членов Политбюро, я не могу не поднять вопрос о той политике, которую мы сейчас проводим. Из доклада товарища Чебрикова ясно, как далеко можно зайти по пути либерализма, заигрывания с антисоветскими, с частнособственническими тенденциями. На наших глазах — буржуазно переродилась целая республика.