— Нашел я те гро́ши золотые. Нашел. Еще когда на той стороне был. Вдовица прятала. Она богатенькая была. А я и нашел. И забрал. В полу шинели зашил. Никто и не замечал, — Скирдюк уставился в пол.

— Так, так, — произнес размеренно Демин, — а если мы очную ставку вам устроим?

— Пожалуйста, — Скирдюк еще бодрился, — я и при ней скажу: все отдал. А за что, вы уже и сами знаете, — при этом он хмуро взглянул на Коробова.

— А почему, собственно, «при ней»? — снова спросил в упор Демин.

— А при ком же? — теперь Скирдюк каждое слово выговаривал с трудом. Он понял, что попал впросак.

— Вот не только об этом, вы обо всем остальном нам наконец расскажите. Пора, Скирдюк! — жестко продолжал Демин. — Вы запираетесь, но мы же можем узнать и сами, — тут полковник показал глазами на Коробова. — Мы можем выяснить все до конца. Не сомневайтесь.

Скирдюк смотрел по-прежнему на носки своих сапог.

— Покажите-ка ему фотографию, товарищ капитан.

Коробов достал из папки снимок, сделанный с двери. Отверстие над ручкой было четко обведено белым.

— Это стреляли вы, Скирдюк, — Коробов указал пальцем на белый кружок.

— Так? — резко спросил Демин.

— Да разве ж можно про такое дознаться? — Скирдюк в замешательстве потопал нечищенными сапогами.

— Отверстие от пули, выпущенной из нагана, — продолжал Коробов, — края будто бритвой срезаны, ровненькие! А вот, если надо, еще и показания Тамары Бутузовой. В барабане у вас оставался всего лишь один патрон.

Скирдюк исподлобья бросил на Коробова взгляд, в котором мелькнул едва ли не суеверный страх, и вновь опустил остриженную голову.

— Не треба, — глухо вздохнул он, — ничего не треба, — и вдруг обратился к Демину:

— Только про одно можно мне узнать?

Нервным жестом Гарамов выбросил руки. Коробов положил ладонь на плечо ему:

— Сиди, Аркадий.

— Освободят наши Украину?

— Гораздо скорей, чем полагают иные.

— Что тут говорить. Лично моя песенка спета, — плечи у Скирдюка вздрогнули, — только не хотелось, чтоб до этого Галю, Миколку там порешили. Они ж ни в чем не повинные.

— От вас это зависит сейчас. От того, как скоро узнаем мы все подробности.

— Ладно, — обреченно выдохнул Скирдюк, — слухайте и не перебивайте, а то с головой у меня и в самом деле в последнее время паршиво... Как бы там не забыть чего.

Даже в военную пору был в Ташкенте весьма знаменит ресторан «Фергана». Ныне разве что старожилы помнят его, тогда же выделялся он в затемненном центре города желтыми волнистыми занавесями на освещенных изнутри окнах, обрывками бойкой музыки, которая доносилась из-за них, цветными лампочками над узким входом со стертыми кирпичными ступенями. Что ни вечер, тянулись сюда те, у кого были лишние — свободные или случайные — деньги и кто желал истратить их в погоне за удовольствием, нередко — мнимым. Тесно заполняли вытянутый в длину зал и завсегдатаи, и случайные посетители, в большинстве — военные: командиры, только что вышедшие из госпиталей или волею судьбы оказавшиеся на короткое время в обстановке, которая после фронта представлялась им едва ли не воскресшими благословенными мирными временами. Они тратили деньги, полученные по лейтенантским аттестатам, или скромные командировочные легко и бездумно, в отличие от угрюмых надутых дельцов, которые днем вершили темные гешефты, а по вечерам являлись в «Фергану» как в клуб, чтобы подбить и разделить барыши, а заодно, так это у них называлось, — «провести как надо время». Захаживали сюда и воришки, праздновавшие удачную кражу, и вполне порядочные люди — какая-нибудь молодая компания, провожавшая товарища на фронт. Однако официантки в изрядно помятых кокошниках и, конечно же, сам завзалом Григорий Григорьевич, — он еще помнил времена, когда назывался метрдотелем, важный, с гладко зачесанными седыми с желтоватым отливом волосами — наметанным глазом сразу же выделяли наиболее интересных, то есть — денежных посетителей. Был таким образом замечен и некий проезжий старшина в отличной командирской форменной одежде. Тридцатки и сотенные тратил он, правда, без того особого форса, который отличал, к примеру, золотозубых заготовителей сухофруктов и обрюзгших до поры виноделов, но зато — не только не скупясь, но и нередко — по-глупому, не считая деньги. «Как и положено настоящему мужчине», — одобрительно замечал Григорий Григорьевич, не любивший тех, кто, чего доброго, мусоля карандашик, подсчитывает на обрывке газеты свой расход, чтоб официантка, не дай бог, его на какой-то червонец не обсчитала.