Я
Только с двумя людьми я был на «вы» – с Анатолием Колеватовым, директором Театра имени Ленинского комсомола, и с Валентином Плучеком. Со всеми остальными – с Зюгановым, Радзинским и Мольером – на «ты». Если кто-то возьмет это на вооружение, объясняю методику. Процесс осторожный и рисковый. Въезжать надо корректно. А не орать сразу «Здорово!». Это грубо и чревато. Надо сначала отбросить имя и на «вы», например: «Анатолич, а как вы…» Потом по-партийному: «Анатолич, я тебе так скажу».
В силу благоприобретенного опыта я действительно панибратствую довольно небрежно, что меня самого бесит. Но успокаиваю себя тем, что, с одной стороны, мало осталось людей, которых можно назвать на «вы», а с другой стороны, я уже так приучил всех к своему нахальству, что переучиваться поздно.
Есть горстка людей, которых я испуганно уважаю. Это семья Лошаков. Марина необыкновенно образованна, тонка, с замечательным вкусом. Она возглавляет Музей изобразительных искусств имени Пушкина, занимается искусством всего мира, а я, кроме мишек в лесу, практически ни одной картины наизусть не знаю. Я всегда стою или сижу при ней в уголке, смотрю на нее и слушаю. Что касается Виктора, то он с юмором, как и я, ироничен, как и я, грустен, как и я. Все остальное нас рознит. Он образованный и умный. И он гражданин. А я у него в этом смысле как подпасок. Это замечательная семья. Настораживает в ней одно: Лошаки – близкие друзья Швыдких.
Между тем
Опыт многолетнего нахальства перерастает в привычку и становится атрибутом «обаяния личности». Когда я по давнишнему навыку всем в стране «тыкал», оправдывая это искренностью, а не фамильярностью, потихоньку стал подбираться в нашем театре к Валентине Георгиевне Токарской и осторожно, вполсилы «тыкнул» ей. Она очаровательно улыбнулась и сказала: «Наконец кто-то вспомнил, что я молода и неотразима!»
Она всегда была царственна и иронично-великодушна. Сидит в актерском буфете, вынимает из целлофанового пакетика маленькое серебряное блюдечко с комочком творожка и, прежде чем употребить его в пищу, игриво смотрит на тебя и, показывая на комочек, хлебосольно спрашивает: «Ммм?.. Ну, как хочешь!»
Покой и невозмутимость во всем. Преферанс с Пельтцер и Аросевой. Мат-перемат звучит всю ночь: «Валя, зачем зашла с червей, когда я показывала бубну? Ты совсем … … …?» – «Танечка, если будешь орать и выражаться, я буду играть с тобой только в подкидного дурака!»
Она все недуги переносила с сардонической ухмылкой, мурлыча старинный романс своего мюзик-холльного прошлого:
Неувядаемая женственность и шарм сопровождали Валентину Георгиевну до самого конца. В 1992 году Театр сатиры гастролировал в Баку с обозрением «Молчи, грусть, молчи…». Улетая на Родину, коллектив привычно проходил паспортный и таможенный контроль. Все прошли рамку металлоискателя благополучно. Зазвенела одна Токарская, вечно нашпигованная уймой конфет, обернутых фольгой. Усатые стражи гоняли Токарскую через рамку много раз, а она все извлекала и извлекала фантики из самых загадочных мест. Наконец ее обожаемому директору Мамеду Агаеву надоело наблюдать за мучениями Валентины Георгиевны, и он на чистом азербайджанском языке что-то сказал службам. Они не удивились, но восторженно отдали Токарской честь и пропустили на посадку.