Джеймс закашлялся. Брайан посмотрел на него. Сначала он расслабился, а вот уже начал методично напрягать мышцы. Настроение у него постоянно менялось. Петре нелегко с ним приходится.

— Я помню и в то же время не помню, — сказал Джеймс и замолчал, издав гортанный звук. — Ты ведь историю симулянтов так и не узнал? — Он вдруг перескочил на другую мысль.

— Точно не всю. Только то, что слышал от Лорин. То, что Петра ей рассказала.

Джеймс сделал пару шагов по плато — Брайан не сводил с него глаз.

— Эта история — важнейшая составляющая моей жизни. — Глядя перед собой, он затряс головой — снова накатила грусть. — И ведь это даже не моя история. Не очень-то приятно об этом думать, а?

Брайан оглянулся через плечо. До края утеса было меньше метра. Встав напротив, Джеймс впервые заглянул ему в глаза. От света стал меняться цвет его глаз. То серые, то голубые. И неуловимые.

— Петра рассказывала, ты, Брайан, стал врачом, — вдруг сказал он.

— Да, стал.

— И заработал кучу денег.

— Тоже верно. У меня своя фармацевтическая компания.

— У твоих братьев и сестер все хорошо.

— Да, у них все хорошо.

— Мы с тобой сильно отличаемся — да, Брайан?

Когда Брайан заглянул ему в глаза, их цвет отражал оттенки моря.

— Не знаю, Джеймс. Наверное.

Брайан пожалел о своей неискренности в тот же момент, когда Джеймс на него посмотрел.

— Ты думаешь, я не знаю?

Эти слова Джеймс произнес совсем тихо и подошел на шаг ближе. Их лица оказались совсем близко. Дыхание у Джеймса было сладковатое.

— Думаю, я смогу дожить свою загубленную жизнь, — сказал он, сжимая губы. — Но мне много с чем бывает непросто.

— С чем, например, Джеймс?

— С чем? — Он не улыбался. — С тобой, например. И естественно, с таблетками — из-за их отмены. Что люди со мной разговаривают. Что ждут от меня ответа. Что я сразу и Герхарт, и Эрих, и Джеймс!

— Да!

На шее Джеймса выступили жилы. Он медленно поднял руки и потянулся к Брайану:

— Но это не самое ужасное.

Брайан сделал шаг назад, потом слегка наклонился вперед, принимая более устойчивое положение. Глубоко вдохнул.

— Самое ужасное, — продолжал Джеймс, хватая Брайана за руки, — что ты за мной не пришел!

— Я не знал, где искать! Вот и всё! Я пытался, но ты словно испарился!

Руки Джеймса сильнее сжали Брайана.

На мгновение взгляд у Джеймса стал отсутствующим. Потом он овладел собой и тихо зашептал — так тихо, что его слова почти полностью заглушили птичьи крики:

— А хуже всего — осознание, что сам я ничего не сделал.

Судорога, на секунду исказившая лицо Джеймса, потащила Брайана в глубокое прошлое, где паренек с впалыми щеками, живыми глазами и веснушчатой, золотистой кожей в отчаянии дразнил его, пытаясь заставить сделать хоть что-нибудь, пока у него над головой на куски разваливался брезент. «Поверь мне, — говорил он, перед тем как все это случилось. — Все пройдет как надо!» Он снова увидел на лице Джеймса ту самую судорогу. Мольбу, смешанную с презрением к самому себе.

— Ты же не мог, Джеймс, — прошептал он в ответ. — Ты болел.

— Черта с два!

Крик вышел яростным. Изменилось все лицо. В глазах сквозило отчаяние. От жара горела шея.