— Ступай в карету!

Ехали молча. Да и какие могут быть разговоры в начале третьего ночи, к тому же в присутствии горничной, которая пряталась под тулупом? Так и приехали к дому. Заспанные лакеи приняли одежду, после Марго распорядилась:

— Анфиса, иди в мою спальню и жди, поможешь мне раздеться. А вас, Николя, я прошу пройти в ваш кабинет, нам пора объясниться.

Не дожидаясь, когда муж начнет подниматься по лестнице, Марго взбежала на второй этаж и вошла в кабинет, куда заходила крайне редко. Там было темно, но она знала эту просторную комнату, не загроможденную мебелью, могла с закрытыми глазами пройти к креслам или диванам, однако прошла… за массивный стол мужа и уселась в его кресло. Вскоре появился и Николай Андреевич с лампой, которую поставил на стол, и, наконец, дал волю гневу:

— Ты шпионила за мной! И прихватила свою дрянь — горничную! И Елизара! Намеренно сооружаешь скандал? Это низко.

— Боже, сколько неправедного гнева, — иронично заметила жена, не повышая голоса и оставаясь в раздражающе-спокойном состоянии. — Впрочем, вы верно заметили: я намеренно прихватила. Свидетелей!

— Развода вы не получите!

— Да плевать.

— Вы изъясняетесь, как извозчик!

Она всего ожидала от него, но не грубости. И не стала вдаваться, какими мотивами грубость вызвана, что это всего лишь защита беспомощности, взывающая к благородному прощению. А Марго в данную минуту не способна была к великодушию, даже если б он упал ей в ноги и бился головой об пол в знак раскаяния. Нет, эту ситуацию она повернет в свою пользу, потому заговорила жестко, четко выговаривая слова:

— Я никогда вас не любила, но всегда уважала как отца моего сына, нынче вы убили мое уважение, вместо него родилось отвращение. Раз вы отказываетесь начать процедуру развода, будем жить по моим правилам. Теперь я не обязана давать вам отчет, где нахожусь, что делаю и с кем. И еще! Больше не смейте никогда заходить в мою спальню, отныне мы соседи, проживающие в одном доме.

Она поднялась и поплыла к выходу, но возглас мужа, возглас отчаявшегося человека, очутившегося перед крахом, задержал ее на минуту:

— В моем доме ты не смеешь…

— Вы забыли? Этот дом собирались забрать за долги! — резко развернулась Марго, пылая от гнева. — Его спасла женитьба на мне, то бишь мое приданое. И все, что здесь есть, вся эта роскошь благодаря моим деньгам… Не падайте еще ниже, чем уже упали. Спокойной ночи, Николя.

Утро в участке началось в кабинете Виссариона Фомича с обсуждения убийства несчастной женщины, найденной в проруби. Весельчак анатом Чиркун с закрученными кверху густыми усами, крепкий здоровяк, но таким и должен быть человек, имеющий дело с трупами, успел анатомировать даму, ему и предоставили первое слово. Но прежде Федор Ильич извинился перед графиней:

— Pardonne-moi, ваше сиятельство, мой доклад не совсем приятен для высокородных ушей…

— Мои высокородные уши справятся с нагрузкой, — улыбнулась она.

— Вы самая прекрасная из женщин, которых я знавал, — кинул он комплимент, покусывая мундштук трубки.

— Нельзя ли к делу приступить? — забрюзжал Зыбин, состроив кислую мину.