— Как? — заинтересовались все.

О, да, Виссарион Фомич мастер на всяческие ловушки, сам неповоротлив, зато ум у него изворотлив. Вторая черта Зыбина, приводившая в священный ужас подозреваемых, — проницательность, его боялись даже невиновные.

— Дадим объявление в газеты, — хитро прищурился он. — Но об этом позже, а сейчас настала пора для наставлений господину Кирсанову. Прошу вас, ваше сиятельство.

— Я привезла деньги и рекомендательные письма от князя, — подхватила Марго, доставая из сумочки пачки денег и бумаги. — Теперь вы, господин Кирсанов, доверенное лицо его светлости. И вот… возьмите. Это адреса в Петербурге, куда вы можете смело обращаться за помощью, но остановиться я вам советую в гостинице, свобода во всем — большое удобство. Кстати, свои сообщения шлите мне, это будет надежней. Вы меня так выручили…

— Всегда к вашим услугам, ваше сиятельство, — сказал молодой человек, галантно поклонившись.

А когда расходились и шли к выходу по длинному коридору, чтобы проводить в дорогу Кирсанова с Пискуновым, который держал в руках узелок из драдедамового платка, она вдруг вспомнила:

— Господин Кирсанов, у проруби вы намеревались подумать над шрамом на руке несчастной убитой. Вы подумали?

— Как славно, что вы напомнили! — ответил он. — Да, подумал и даже ходил в мертвецкую, чтобы посмотреть еще разок на ее шрам. Вместе с Чиркуном мы обсудили и сошлись во мнении.

— И что? Каково ваше мнение?

— Разрез, Маргарита Аристарховна, сделан умышленно.

— Не понимаю.

— Шрам слишком ровный и аккуратный, чтобы получить его случайно, к примеру в потасовке.

— А в каких случаях режут умышленно?

— Не могу знать, ваше сиятельство, кроме того, что ребро ладони убитой резала твердая рука прекрасно заточенным предметом.

К сожалению, ей тоже ничего полезного не приходило в голову. Экипаж дожидался у полицейского участка, Кирсанов с Пискуновым выслушали последние наставления и отправились в Петербург. Марго вернулась к Зыбину, чтобы составить объявление для газет. Тем временем, устраиваясь в карете, Кирсанов бросил взгляд на узелок, покоившийся на коленях Пискунова, и, стараясь не обидеть компаньона в данном предприятии, поинтересовался:

— Что за узел у вас, господин Пискунов?

— Мои вещи-с, — с достоинством ответил тот. — Сменное белье и… и всякая всячина-с. А что-с?

— Да так… Вы можете положить его на противоположное сиденье.

— Нет-с, мне он не мешает.

Смешон и глуп Пискунов, но весьма пронырлив, что и есть наиболее ценное в работе сыщика. Кирсанов снова покосился на узелок: а ведь существуют саквояжи, дорожные сумки, торбы, в конце концов! Как-то неловко с узлом в Петербург являться, тем более представляясь аристократом. Кирсанов не сделал замечания Пискунову, который не любил удачливого коллегу, он предпочел прикрыть веки и подумать, ведь дорога длинная, нудная, холодная…

— Это одна из версий, — делился с коллегами Артем в своем кабинете. — Пока единственная. Что за мою версию — хорошо продуманное и подготовленное преступление, против — время. Многовато прошло времени, чтобы кто-то из врагов Ирака захотел наказать его таким изощренным методом. Отсидел он последний раз четыре года, вышел и с тех пор за колючку — ни ногой, а это целых пятнадцать лет. Столько лет тишина, и вдруг… Неубедительно, да?