Наконец Свенельд бросил плеть в пыль, плюнул и ушел. Мистина медленно поднял голову, опираясь руками о землю и жадно втягивая воздух открытым ртом. Когда к нему подбежал побратим, четырнадцатилетний Ингвар, он оскалил зубы – пытаясь не то сдержать стон, не то улыбнуться. Сорочка на спине и плечах оказалась порвана, льняное полотно покраснело от крови.

– Вставай! – Ключница, Костричка, рослая женщина лет пятидесяти, некрасивая, худая и крепкая, как мореный дуб, подошла к нему с другой стороны, и вместе с Ингваром они подняли его на ноги. – Сорочку сниму, спину обмою – а то присохнет, еще хуже будет отдирать…

Когда ему, стянув сорочку, у конской колоды облили спину холодной водой, он впервые заорал, более не сдерживаясь.

Три дня Мистина провел, лежа на животе, а Костричка и другие бабы обмывали ему спину настоем березовых почек – заживляет раны – и отваром листьев брусники – предупреждает лихорадку. Пропустил пиры по случаю возвращения отца из похода – гостям говорили, что-де прихворнул. Но болтать, что за хворь, Свенельд челяди запретил, не желая выносить сор из избы.

Ингвар все свободное время сидел при товарище, стараясь утешить.

– Ох и люто тебя батя… – бормотал он. – А я ж тебе говорил – брось ты эту козу, беды только наживешь!

– Да ладно – беды! – отмахивался Мистина. – Авось со двора не сгонит, а шкура заживет.

– Я слыхал, за такие дела иных сыновей сгоняли со двора.

– Житина, лодочник подольский, из-за меньшей жены сына проклял и навек с глаз прогнал, – мрачно вспоминала Костричка. – Так и сгинул совсем.

– Я не сгину! – утешал их Мистина. – Один я у него! – с хвастливым торжеством добавлял он.

– Тебя сгонит – других нарожает. Он сам еще в силе.

– Таких, как я, – не нарожает!

Мистина смеялся, хорошо зная свое преимущество. Будучи всего лет на пять старше, чем он сейчас, Свенельд во время набега датчан на земли ободритов раздобыл знатную пленницу – Витиславу, младшую дочь князя Драговита. Хватило ума понять – а может, подсказал кто, – что в бесчестье знатной девы он себе чести не найдет, а ее честью себе чести прибавит. Свенельд отослал Драговиту почти два десятка других пленников, выкупив их на всю свою долю в добыче. Уважаемые люди засвидетельствовали, что среди предков Свенельда были люди королевского рода Скъёльдунгов, и Драговит признал их брак законным. Даже выдал приданое дочери. Витиславе тогда было всего четырнадцать лет. Оберегая свое сокровище, год Свенельд ждал, пока ее женская сила окрепнет. Еще через год Витислава родила сына, и Свенельд назвал его Мстиславом – именем брата жены. Конечно, сын Свенельда не мог притязать на ободритский стол, но в этом имени для Витиславы жила память о родине. Роды едва не стоили ей жизни, и королева Сванхейд, при которой они тогда жили в Хольмгарде, даже считала, что у Витиславы больше детей не будет.

Лишь через пять лет она все же забеременела снова. И в срок умерла, не сумев разродиться. Свенельд не подавал вида, но очень тяжело переживал потерю. Витиславу он любил не менее, чем ценил ее высокий род и честь, приобретенную в этом браке. И даже счел удачей то, что в скором времени Ульв конунг предложил ему сопровождать своего сына Ингвара в Киев. По уговору между Ульвом хольмгардским и Олегом киевским им предстояло обменяться наследниками как заложниками мира. Ингвару тогда было всего шесть лет.