На Свенельдовом дворе Мистина подъехал к отцовской избе – там в последние годы обретался Лют со своими младшими женами и хозяйством. Но тот оказался не дома, а в кузнице – возился с бармицей своего шлема. Лют больше самого Мистины любил заниматься железом и был более искусным кузнецом. Поначалу он вошедшего не заметил, и Мистина, стоя у двери, молча смотрел, как Лют, голый по пояс, с покатыми мускулистыми плечами и черными от железа руками, с закушенной от усердия нижней губой стучит молотком по заклепке. Два науза на толстой серебряной цепи на гладкой груди, домашние порты, некрашеные и порядком драные… И это человек из богатейшего киевского рода! Любви Мистины к красивой одежде и хорошим вещам Лют не унаследовал и этим равнодушием уродился точно в Свенельда.

Боги… Он ведь давным-давно не отрок. Девять лет прошло с тех пор, как Мистина полностью стал для Люта «отца вместо», ему двадцать шесть! В его годы у Мистины уже были за плечами походы на уличей, тиверцев, печенегов, война в Греческом царстве, поход на Дунай и тот приснопамятный договор с Етоном. Это не значит, что Лют за ним не поспевает. Это значит, что ему уже пора знать, кто он такой, чего ждать и требовать от себя.

– Все стучишь? – насмешливо сказал Мистина, и Лют поднял голову. – Зарылся, как дверг. Бросай свое железо, иди мойся. Я тебе невесту раздобыл, лебедь белую, и как ты ее обнимать будешь такими черными руками?

Лют положил молот и подошел к нему. На лице его было тревожное, сосредоточенное ожидание.

– Ты поедешь в немцы, – объявил ему Мистина, – к Отто, и нынче вечером тебе Торлейв и Острогляд от княгини привезут невесту. Муж ее мертв, она вдова с приданым. Ты обведешь ее вокруг печи, а я отдам ей все ключи. Красный стол дня через три устроим, и она будет твоей женой перед всем Киевом.

Даже если Святослав будет недоволен решением матери, вырвать чужую законную жену из дома, в своей же ближней дружине, не посмеет даже он.

– Княгиня согласилась? – спросил Лют, хотя это было очевидно.

На его широком лбу залегли продольные складки, вид был растерянный, будто он не поймет, о чем ему говорят.

– И она сама…

– И она сама. Сказала, что честь у нее уже была, теперь счастья хочет.

Лют отвернулся и отошел. Можно было подумать, что ему медведицу из лесу везут, а не ту зеленоглазую вилу, о которой он мечтал уже полгода.

– Ну, что ты? – Мистина шагнул вслед за ним. – О Святославе не думай. Я же здесь буду. Пока я жив, он ее не тронет, убей меня мой меч!

– Погублю я ее! – выдохнул Лют, не поднимая головы. – Она молодая… у нее позади дряхлый дед, могила ранняя да волки лесные. Ясно дело, я ей сейчас как сам Ярила… а потом? Привыкнет… и ее, и детей попрекать будут… что я дворовой девки сын…

Мистина выдохнул.

«Расскажи ему… – советовала Эльга. – Пусть он знает правду о себе».

«Не всякая правда приносит добро, – когда-то давно говорил он ей. – Иная правда может разрушить все, что было улажено, и ничего не дать взамен. Такая правда не нужна никому, и лучше ее зарыть поглубже».

Но правду о себе человек должен знать. Никто другой не увидит, какие качества и силы в нем пробуждаются, и он должен иметь все орудия для управления ими.