Никому из тех, кого он знал, не было судьбой и богами дано больше, чем ему. И как так вышло, что самые сильные, самые сокровенные привязанности его отравлены бесчестьем?

Порой он говорил Эльге, что свой стыд еще мальцом где-то обронил и больше с ним не встречался. Но это было не совсем так. Слишком мало людей в своей жизни он настолько ценил, чтобы стыдиться из-за них и перед ними. Матери он лишился слишком рано – шестилетним. Рос он, любя и почитая только двух человек: своего отца и Ингвара – отцовского воспитанника и своего побратима с того дня, как Ингвар получил меч. Мистине тогда было четырнадцать, и он даже вообразить не мог, что между ними встанет какая-то женщина! В ту пору женщины для них обоих значили куда меньше, чем лошади, и не о женах они мечтали, а о мечах. Предложи им суденицы тогда на выбор прекраснейшую в мире деву или настоящий «корляг» с золоченой рукоятью – выбрали бы «корляг», ни на миг не задумавшись. И лишь лет десять спустя, когда «корлягов» ценой в двадцать гривен у Мистины было уже несколько, он понял: в них всех нет для него столько счастья, что может дать единственная на свете женщина… жена Ингвара, которую он сам же Ингвару и раздобыл.

Обоих этих людей, отца и побратима, он покрыл тайным позором из одного и того же мешка. Даже у Сигурда Убийцы Дракона было слабое место, и у Мистины в самой глубине души таилось два грязных пятна, которые он никогда не сможет отмыть.

Когда он впервые сказал себе «она будет моей», глядя на невесту своего князя и побратима? Поначалу он сам не принимал эти помыслы близко к сердцу, и до свадьбы попытку отбить Олегову племянницу у Ингвара затеял больше из дерзости и озорства, чем по истинному желанию. Истинное желание пришло позже, пару лет спустя, когда сам он уже был женат на Эльгиной сестре и в обеих семьях появились чада. Ему нелегко далась уступка собственной страсти, но, сделав ее, он не каялся. Это было меньшим злом. Цепляясь за честь, он мог бы возненавидеть и Ингвара, и Эльгу, и собственную жену Уту, а это причинило бы семье и дружине куда больше горя.

Но даже в те дни, когда у него мутилось в уме от страсти, а Эльга упрямо отталкивала его, оберегая честь всех троих, и он знал, как низко пал в ее глазах, ему не было так трудно говорить с ней, как сейчас, когда он подбирал слова для разговора с Лютом.

С Эльгой норны свели его неслучайно. Для того чтобы истинная наследница Вещего могла осуществить и вырастить свою судьбу, ей требовалось то положение, которое ей мог дать только Ингвар, и опора, которую мог ей дать только Мистина. Недаром норны позволи ему выжить в Деревской войне, когда Ингвар погиб. Более двадцати лет он был с ней и не мыслил себя без нее. Тот Мистина, молодой, не знавший Эльги, казался ему другим человеком.

А с Лютом все вышло иначе. К его появлению на свет привел случайный, глупый порыв юношеской похоти, от которого Мистина вполне мог воздержаться. Но плоды того порыва, постепенно вызревая, занимали в его сердце все больше места. Лют вырос, так похожий на Мистину, и неприметно стал значить для него чуть ли не больше, чем все остальные, признанные и законные дети. Мистина гордился им, но сейчас стыдился их близкого родства даже сильнее, чем двадцать шестьлет назад, когда Лют только родился.