– Я скажу тебе кое-что… – Мистина положил руку Люту на плечо. – Не буду просить хранить это в тайне, ты и сам поймешь, что никому не нужно этого знать. Очень давно… когда мне было всего-то лет шестнадцать, я однажды провинился перед моим отцом. Очень сильно провинился. И за это был наказан, – Мистина подмигнул и почесал спину звенящей серебряной плетью. – Отец простил меня, и много лет мы хранили нашу общую тайну. Даже от тебя, хотя тебя-то она больше всего касалась.

Он посмотрел в поднятые к нему ореховые глаза, выражавшие напряженное ожидание.

– Ты не сын Свенельда.

Лют вздрогнул. Сейчас, когда низкое происхождение по матери терзало его сильнее, чем когда-либо в жизни, Мистина не мог сделать ничего хуже, чем лишить его столь знатного и прославленного отца.

Но как? Их сходство с Мистиной всем бросалось в глаза с самого его детства. Даже Етон, муховор старый, замучил этими шутками…

– Ты его внук. По правде, твой отец – я. И, стало быть, ты – внук моей матери, Витиславы, дочери Драговита. В тебе кровь князей ободритских, как и во мне. Ты сын холопки, но внук княжны. Род твой куда лучше, чем ты думал. И пришло время тебе об этом узнать.

– Ты мой отец? – тихо повторил Лют. – Но как…

– Мне было шестнадцать лет. Помнишь себя в шестнадцать?

…Возвратившись от уличей в Киев, воевода Свенельд застал, как в сказании, «чего дома не ведал».

– Где этот йотунов… – Он запнулся, не зная, как обозначить своего единственного сына, не оскорбив памяти его покойной матери. – Шумилка! Мистиша где? Зови его сюда!

Из долгого летнего похода он вернулся вчера. А нынче утром, успокоившись и осмотревшись, сделал неприятное открытие.

Искать воеводского сына долго не пришлось – с дальнего конца двора доносился стук дубовых палок по щитам. Отроки упражнялись, как обычно по утрам, и среди них – Мистина и его товарищ Ингвар – Свенельдов воспитанник. Услышав, что зовут, Мистина бросил палку, отдал кому-то щит и направился к избам.

Воевода ждал его, стоя перед жилищем челяди. Уперев руки в бока, рослый, плечистый, он выглядел весьма грозно. Видя, что отец не шутя разгневан, Мистина погасил улыбку.

В шестнадцать лет Мистина чем-то напоминал медвежонка – юной свежестью, за которой уже просвечивает скорый расцвет мощи крупного хищного зверя, но пока что даже его довольно крупным чертам юность придавала вид разом мужества и нежности. В последние годы он сильно вытянулся и, еще уступая отцу ростом, продолжал расти; он уже раздался в плечах, ступни и кисти обещали, что в будущем он не уступит отцу могучим сложением, а то и превзойдет. А красотой лица благодаря матери он превосходил Свенельда; довольно правильные черты не портила даже горбинка на носу, как у отца: это «семейное сходство» оба приобрели после перелома, в разное время полученного при ударе щитом сбоку.

В теплый день ранней осени на нем была лишь сорочка сероватого полотна, местами прилипшая к влажному от пота телу, но и так любой понял бы: перед ним человек знатного рода, предназначенный для высокой судьбы. Сильный гибкий стан, блестящие светло-русые волосы, связанные сзади в хвост, серые глаза и прямые русые брови, твердый подбородок и легкая ямочка на правой щеке – жизненная сила наполняла Мистину и переливалась через край. При всей своей досаде воевода понимал, отчего случилось то, что случилось.