Величана слушала, прижимая руки к груди. Совсем недавно, этим летом – а казалось, целую жизнь назад, – она в Плеснеске ждала прихода киевской рати и боялась для себя и города всяких бед. Но и у киевских князей, сломавших ее прежнюю жизнь, хватало своих невзгод и тревог. Поневоле потянешься к тому царствию небесному, о коем любит рассказывать Олег Предславич – тому миру духовному, где всегда тишь, любовь и блаженство. И который можно носить с собой в сердце, ожидая того срока, когда Господь возьмет тебя в свет невечерний уже навеки…
С приходом темноты Мистина отозвал оружников: что бы ни случилось за ночь, Киев узнает об этом лишь утром. Величана стояла у княгининого крыльца, глядя, как они уходят; иные, знакомые по пути с Волыни, оборачивались и слегка кланялись ей.
Лют вышел из гридницы и направился к своему коню, но поднял глаза и увидел Величану. У нее замерло сердце; он помедлил, потом отдал повод назад отроку и направился к ней через двор. Все его снаряжение было у оружничьего, лишь знакомый Величане «корляг» с серебром и медью в рукояти висел на плечевом ремне, поверх зеленого кафтана. Уже темнело, челядь прибиралась в гриднице после ужина, во дворе было почти пусто.
– Вот у нас как бывает, – Лют улыбнулся и снова подмигнул, желая ее подбодрить, – будто не молодуха рожает, а печенег под горой стоит. Не бойся. Коли и случится что, на Святую гору мы никого не допустим. Хоть у нас не те стены каменные, что в Плеснеске, однако мой брат говорит: не нужны тому стены, у кого есть мечи дружины верной.
– Я не боюсь, – просто ответила Величана.
Когда Лют стоял возле нее и говорил с ней, никакие тревоги не могли пробиться к ее душе. Ничто другое во всем свете не имело значения.
– Княгиня боится, что Горяна помрет… – начал Лют. Звенящая плеть с серебряными колечками в рукояти подрагивала в его руке и слегка била по полам кафтана. – Бабы говорят, она весь срок свой твердила, что умрет…
– Бывает, и умирают. – Величана склонила голову к плечу. – У моего старшего брата, Чтислава, первая жена первыми же родами умерла. А матери сестра меньшая – девятыми, она не молода тогда уже была. Да и я…
Не хотелось об этом говорить, но оба они невольно вспомнили тот зимний вечер, когда Лют нес бесчувственную Величану на руках к саням, под легкий снегопад. Она тогда уже потеряла дитя, но еще не осознала этого. А ведь если бы Мокошь была к ней добрее, ей пришла бы пора рожать именно в эти дни – одновременно с Горяной. Но тогда у старого Етона появился бы якобы законный наследник и вся пряжа их судеб вышла бы совсем, совсем иной. Где они все были бы сейчас?