На утомленном лице ее было такое облегчение, что Величана понимала: она радуется не только внуку, как всякая бабка, но и тому, что семья избавлена от новых потрясений, защищено продолжение рода, в державе будет мир. Теперь все эти крикуны увидят, что Христос не несет Руси никакой беды: ведь нового наследника Святославу родила княгиня-христианка.

Княгиня легла спать, но Величана больше не могла даже пытаться заснуть. На рассвете она поднялась, оделась и пошла смотреть, чтобы не проспала челядь. Охваченная общей радостью, полная своими надеждами, она уже чувствовала себя частью этого дома и Эльгиной семьи – а ведь дней пять назад она знать не знала этих людей! Ей бы повезло со свекровью, стань она женой Святослава…

Греческим послам вновь пришлось ждать: княгине стало не до них. Каждый день Эльга ездила навестить Горяну и дитя. Почти всегда она заставала у той Олега, и они сидели, по очереди нянча новорожденного, в совершенном согласии. Как обычные новоиспеченные дед и бабка, радостно толковали, что за витязь у них вырастет и сколько радости всем принесет. Рядились, как его нарекать. Эльга помнила, что Святослав намеревался дать второму сыну имя Олег; правда, тогда речь шла о сыне Прияны, но ведь это дитя – прямой кровный потомок Вещего, а значит, имеет даже больше прав на самое сильное родовое имя. Сын Горяны имеет на него право, как никто другой: ведь в нем слились воедино две ветви потомков Вещего.

Всякий раз Эльга брала с собой то Малушу, то Добрыню: Горяна приходилась им теткой, а ее сын – двоюродным братом. Малуша охотно качала младенца, уже мечтая, что через год у нее может появиться и свой такой же.

– Да и вот удалец растет, – сказал однажды Олег, кивая на Добрыню. – Не оглянемся, придет пора и его женить.

– Поди и невесту присмотрел? – засмеялась Эльга, глядя на отрока.

Ученый вежеству, тот опустил очи в пол в знак покорности, как положено, когда старшие выбирают тебе долю.

Но про себя Эльга отметила: смеяться нечего. Равный Малуше происхождением, а к тому же мужчина, Добрыня, обзаведись он хорошей родней, может стать весьма опасен. Об этом она не забывала даже сейчас, когда в ее роду стало наконец на одного мужчину больше.

– Присмотрел и невесту! – К удивлению Эльги, Олег кивнул. – Бог меня навел на мысль одну… У тебя живет дева княжьего рода, но для сына тебе ее беречь незачем уже…

– Ты про Величану? – Эльга даже привстала от изумления.

– Чем плохо? Малуша пойдет за Етона, а луческого князя дочь – за Добрыню. Рода он хорошего, лучше всякого иного… Будет у нас и плеснецкий, и луческий князь в родне.

– Но Добрыня моложе ее…

– Ему четырнадцать. Унемысловна молода, обождет. Через два года будет он удалец лучше всех, а лет через пять и самый зоркий глаз не разглядит, что жена на два года старше.

Эльга помолчала, потом спросила:

– Ты не шутишь?

Олег Предславич не был склонен к хмельному, но в эти дни, упоенный счастьем умножения рода, ходил будто пьяный.

– Богом клянусь, не шучу! – подтвердил он. – Если ты сына боишься, то нынче, – он кивнул на ребенка на руках у Эльги, – не станет упрямиться. Он же в твою волю ее судьбу отдал. Помиримся наконец, коли уж Бог этот брак благословил потомством. А меня земля позовет – Добрыня на мой стол сядет, ему такая жена, Унемыслова дочь, лучше всякой иной подойдет. С греками у нас дело не ладится, я гляжу. Так пусть они видят: мы, русские и славянские князья, против них заедино. Придется им уступить.