— И что теперь? В дом лезть? — повернулся ко мне Сергей.

— А для чего мы все это затеяли?

Он вновь покачал головой и, шагнув внутрь, отдернул штору, после чего матерно выругался. И торопливо спрыгнул в кухню.

— Давай за доктором! — крикнул он, а я, заглянув в окно, успела увидеть лежавших на полу Коровиных. Дверца духовки (она была над их головами) открыта, так же, как и все четыре конфорки. Но газ не горел, а вот запах теперь чувствовался даже на улице. Лицо Коровина землистого цвета, глаза запали. Екатерина Осиповна смотрела прямо на меня и вдруг сказала:

— Черт бы вас побрал…

— За врачом! — зарычал на меня Звягинцев, выключая газ и распахивая кухонную дверь.

— Проще ей позвонить, — ответила я. — Вдруг ее нет на работе? И вызвать «скорую».

Маратовна была в доме через пять минут. К тому моменту Екатерина Осиповна перебралась в гостиную, устроилась в кресле. Все окна были распахнуты настежь. Я слышала, как врач вызывает «скорую», Коровина спросила, обращаясь ко мне:

— Как он?

Я отправилась с этим вопросом к врачу, та в ответ пожала плечами.

— Будем надеяться, — и добавила тише: — Она что, спятила?

Теперь плечами пожала я. Врач осталась рядом с Дмитрием Владимировичем, которого они со Звягинцевым перенесли в спальню, а я вернулась к Коровиной. Она сидела, вжавшись в кресло, тяжело, с хрипом дыша.

— Зачем вы это сделали? — нерешительно спросила я.

— А ты как думаешь? — усмехнулась она. — Всю жизнь вместе, и помирать надо вдвоем. На то и любовь.

— Вы знали, что Лена и Настя — дочери Дмитрия Владимировича?

— Представь себе, даже не догадывалась, — нервно хохотнула она. — Правду говорят, любовь слепа.

— Вы кому мстили, ему? Или соперницам? Наверное, все-таки ему. Не могли простить, что он заставил вас делать аборты, а сам…

— Значит, тетрадь ты нашла? Вряд ли Марта проболталась. Обещала молчать. И молчала. Пока твоя подружка не вздумала дневники публиковать. Надо было спалить к чертовой матери все ее тетрадки вместе с домом, да соседи больно бдительные. А ну как потушить успеют и именно та самая тетрадь не сгорит с моим-то счастьем… — горько засмеялась она. — А следствие непременно начнется.

— Я хотела спросить про вашу племянницу. Ее-то за что? — Я еще не успела произнести последнюю фразу, когда ответ пришел сам собой. — Она что, тоже?..

— Сестрица моя на смертном одре решила покаяться, — кивнула Екатерина Осиповна. — Облегчить душу. Поблагодарить за мою любовь, заботу… я с ней всю жизнь носилась точно с писаной торбой, а она с моим мужем спала. Ребеночка от него прижила, и не только она. С сестрицей муж мой был откровенен, и всех его прижитых на стороне девок она знала. Никем Дмитрий Владимирович, как оказалось, не брезговал. Даже бабой деревенской, что убираться приходила. И рожать им позволял, и помогал. Деток их на руках носил. А мне, значит, детки не положены. Я — Муза. А где ты видела Музу с брюхом?

— И вы решили…

— Я решила, что за свои поступки надо отвечать.

— Наверное. Только девушки в чем виноваты?

— А мои дети? Те, что так и не родились? В чем их вина? Жалеешь меня? — усмехнулась она, понаблюдав за мной. — Вижу, что жалеешь. А зря. Я ведь и тебя убить хотела. И убила бы, не появись твой дружок.