– По штуке? – переспросил Обухов.

– Да. Половину сразу выделил. – Алаев не стал называть сумму, причитающуюся ему, выложил на стол две пачки десятирублевых купюр. – Здесь две штуки, по пятьсот на человека. Столько же после дела.

Корнин почесал затылок.

– Мало, Монгол. Ведь придется пацанов валить.

Алаев повысил голос:

– Я никого не принуждаю. У каждого своя голова на плечах. Кто не желает идти, может проваливать. Вот только сколько на свободе пробудет, сказать не могу. Но вряд ли долго. Да и остальных за собой потянет. Решайтесь, на то я вас и собрал. Только давайте быстрее, работаем завтра. А чего тянуть-то? Вон столько пойла навезли. Вернемся – выпьем, если спокойно все будет.

Он замолчал.

– Я согласный, – заявил Гривул и тут же ополовинил пачку десятирублевок.

Вторую половину пододвинул к себе Алаев.

Корнин взглянул на Обухова:

– Ну а ты чего?

– Чего-чего. Если идти, то всем.

Он ополовинил другую пачку.

Остальное забрал Корнин.

Монгол ударил ладонью по столу.

– Решено. Теперь назад хода нет.

– Когда выходим? – спросил Гривул.

– А прямо сейчас. Сиплый, тебе на работу завтра надо?

– Нет, отгул. Потом праздник, Первомай.

– Черт, совсем из головы вылетело. Тогда сегодня и завтра днем готовимся, работаем в ночь. Перед праздником легче будет.

Вечером 30 апреля банда собралась на дело.

Монгол приказал:

– С собой в салон взять ножи, хотя они всегда при вас. Машина знаете где, собирайтесь, выходите во двор. Сиплый, свет не забудь вырубить и дверь прикрыть. Я пойду заведу тачку. И живее, парни!

Обухов вздохнул:

– Выпить бы для тонуса.

– А может, для смелости? Страшновато, Обух?

– Кому страшно, мне? Обух никого никогда не боялся. Но даже на фронте перед атакой наркомовские выдавали.

– Мы не на фронте. Жду во дворе.

Вскоре «Москвич-408» отъехал от участка Алаева. На селе этого никто не заметил, потому как машина пошла в сторону леса, на старую грунтовку, проложенную еще при работе торфопредприятий, которая вела прямо к северо-восточной части райцентра. Ехали бандиты медленно. Грунтовка извивалась змеей. На пути попадались и такие канавы, в которых мог уместиться весь автомобиль.

Все молчали. Гривул на заднем сиденье достал точило и водил по нему лезвием ножа, и так острого, как бритва.

В 21.40 Монгол остановил машину у старой, неиспользуемой мельницы на пересохшем русле речушки Ижевки, когда-то полноводной.

– Баста! – сказал он. – Тачку оставляем тут. Дальше около двух верст топаем пешком, выходим к цели со стороны леса, назад идем той же дорогой. Пошли!

Часовые пятого поста складов неприкосновенного запаса ГСМ и боеприпасов отдельного мотострелкового полка опять нарушили Устав караульной службы и собрались у бокса с техникой. Автомобили внутри находились на длительном хранении, на колодках. Их кузова были заполнены ящиками с боеприпасами. На воротах замки, печати.

Рядовой Георг Абитян спросил у ефрейтора Юрия Грибова:

– Ну что, Гриб, как служба?

– А чего ей станет? Еще час, и пойдем в караулку.

– Там помощник начкара заставит нас уставы зубрить и опрашивать станет по пунктам. Или на пост охранения караульного помещения выставит. Терпеть не могу эту бодрствующую смену. Кто ее придумал? Пришел с поста, сразу на топчан и спать. Нет, сиди, учи устав.