— Твои новости так важны? — чуть поморщившись поинтересовался Сигизмунд II Август.

— Да, Ваше Величество.

— И чем же?

— Вы направили меня в Тулу, чтобы я узнал — верны ли слухи.

— И что же? Ты узнал это?

— Да Ваше Величество, — торжественно произнес отец Себастьян и вскинув подбородок после небольшой паузы добавил. — Они верны.

— ЧТО?! — ахнул Станислав Гозий.

А вслед за ним поднялся шум и гам в зале, полным уважаемых магнатов, аристократов поменьше, священников и прочих. «Немыслимо!» «Это вздор!» «Невозможно!» — доносилось из каждого угла. Наконец Король поднял руку, призывая к тишине.

— Ты же понимаешь, что это ересь? — чуть наклонившись вперед, спросил правитель Польши и Литвы.

— Понимаю. В моей голове это до сих пор не может уложиться. Но… это факт. А факт — самая упрямая в мире вещь. Я лично присутствовал во время битвы при Селезневке, что совсем недавно произошла недалеко от Тулы. И я видел, как идет в бой человек, напрочь лишенный страха смерти. И сохрани Господь того, кто встанет на его пути.

— Что за битва? Я о такой не слышал. — уточнил Станислав Гозий.

— Князь немного пошалил, привлекая внимания. Разгромил несколько отрядов степных, числом превосходящих его ратников. В одном случае, после победы над втрое превосходящим противником, он заставил детей степи раздеться донага, оставить свои вещи с оружием и ускакать в степь в таком виде. В другом, устроив засаду, имея всего лишь десяток воинов, сумел разбить сотню. Кого пострелять, кого порубить, кого прогнать. На глазах у полона в три сотни душ, что вернулся в Тулу и я его видел. А потом он раненых и убитых супостатов посадил на кол. В кружок. Голыми. Более восьмидесяти человек. Жуткое зрелище!

— Добрые забавы! — хохотнул маршалок Великий Литовский Николай Радзивилл Черный.

— Татарам тоже понравились, — совершенно серьезно отец Себастьян. — Они собрали все свои силы, что были у них в тех краях и устроили на него облаву. Князь несколько седмиц водил их за нос терзая, истребив при том до полусотни супостатов и попортив им массу коней. А потом, доведя до ярости и отчаяния, подвел под засадный удар тульского полка. При котором самолично возглавил эту атаку, вдохновляя весь полк храбростью и лихость. Даже брат Царицы, что присутствовал при полке, и то не смог остаться в стороне, ринувшись в отчаянную атаку.

— Лихо! Добре! Добре! Князь он али нет, но ратный человек добрый!

— Его копейный удар страшен. Его сабля быстра. А потеряв коня и оказавшись на земле без оружия, он отнял у кого-то из супостатов копье[1] и перебил всех, кто к нему посмел приступить. Я видел, как дрался этот человек. И мне было страшно за татар.

— Ты только по этой битве решил, что этот человек воскресший князь?

— О нет! — возразил отец Себастьян с очень многозначительным видом. — Он был ранен. И я его выхаживал. В первую ночь он бредил. А потом мы разговаривали…

— И что же? Чем удивил тебя, ученого мужа, дворянин из глуши?

— Очень стройной, грамотной речью. Знанием латыни. Не ведаю насколько добро он ее ведает, но иной раз высказывается. И говорит верно, понимая, что сказывает. Тем, что смыслит в травах. Тем, что разбирается в таких вещах, которые лишь государей да ученых мужей касаются. И разумеет их он много лучше моего. И тем, что он меня легко вывел на чистую воду и даже посмеялся над тем, насколько примитивную «легенду» для меня придумали доминиканцы.