День отъезда приближался, и все принялись давать мне советы. За меня страшно беспокоились, потому что я была еще такая молодая. А я ужасно злилась. «Ты читала эту книгу? — спрашивал меня кто-то, с кем я была едва знакома. — По-моему, тебе следует прочитать вот это». Меня довели до такого состояния, что после бесконечной подготовки, ожидания и волнений, когда наконец подошло время отправляться на Олимпийские игры, я уже ничего не хотела.

Я очень скучала по маме. Мы тренировались, переезжая с места на место, участвовали в разных соревнованиях, и у меня возникло ощущение, что меня против воли оторвали от моих родных. Я поняла, что с удовольствием бы осталась дома, с мамой, что, по правде говоря, меня страшно удивило.

27 января 1988 года мы прилетели в Монреаль, провели там ночь, а утром отправились на самолете в Калгари. Всю дорогу Сергей держал меня за руку. Как ни удивительно, но для меня это не имело никакого значения. Нет, конечно, было приятно, и я гордилась тем, что его рука лежит на моей. Однако я была так сосредоточена на себе, так поглощена мыслями о предстоящих Олимпийских играх, что и не думала о том, что он таким образом пытается сказать мне о своих чувствах. Мне следовало находиться на седьмом небе от счастья, но все мои мысли были заняты только тренировками, я погрузилась в переживания и не обращала внимания ни на что другое. Может быть, именно поэтому все так за меня и беспокоились и давали бесконечные советы.

Получив документы, мы переехали в соседний городок Окотокс. До церемонии открытия оставалось чуть больше двух недель, но наши тренеры хотели, чтобы мы адаптировались к другому часовому поясу. Нас поселили в милой, маленькой гостинице. Было очень холодно и много снега.

Местные жители каждый день приходили на тренировки, и нам это мешало. Довольно сложно отрабатывать тот или иной элемент под аплодисменты зрителей. Тренировка — не показательное выступление; ты сосредоточен на чем-то своем, в это время другой фигурист делает удачный прыжок и зрители начинают хлопать в ладоши. Меня это страшно отвлекало. Но эти люди были такие симпатичные. В первый же день кто-то из пришедших посмотреть на тренировку подарил мне куклу.

Четвертого февраля Сергею исполнился двадцать один год, и утром ему вручили торт из мороженого. Елена Валова преподнесла ему открытку с аистом, который несет что-то, завернутое в одеяло; когда открываешь открытку, оказывается, что это бутылка вина. Теперь он мог выпить на вполне законных основаниях — на счастье.

Сергей носил на шее золотую цепочку с подковкой, и я подарила ему олимпийский значок, чтобы он повесил его рядом с подковкой. Я страшно волновалась, когда отдавала Сергею свой подарок, а все принялись его дразнить: «Ага, Сергей что-то получил от Кати!» Но он, не обращая внимания на шутки, прикрепил значок на цепочку, и я была очень рада.

Танцевальные пары приехали в Окотокс через неделю после нас. Татьяна Тарасова, которая работала с Натальей Бестемьяновой и Андреем Букиным, а вскоре стала и нашим тренером, привезла подарки от моих родителей — конфеты, письма и фотографию, где они снялись вместе с моей сестрой Марией. И банку икры. Отправляясь за границу, советские спортсмены всегда брали с собой лишнюю баночку икры, которую можно было без проблем поменять на джинсы, аудиокассеты или деньги. В Калгари нам давали уже открытые баночки, так что использовать икру в качестве обменного эквивалента мы не могли. От нас требовали, чтобы мы все съедали.