— Вань, а ты давно на разведку работаешь?

— С какой целью интересуешься? — усмехнулся он и по-доброму посмотрел на меня.

— Любопытно.

— С шестнадцати лет я в этом дерьме варюсь.

— Что? С шестнадцати? Как же родители подобное допустили? — ужаснулась я, всё ещё не веря в услышанное.

— Они не знали, и пусть так и остаётся дальше.

— Ты сам захотел этим заняться? — это единственное логическое объяснение его работы там.

— Это не было моим выбором, больше ничего не скажу. Теперь ты поняла, почему я знаю чертовски хорошо эту кухню, и меня бесит, что ты добровольно сунула голову в петлю. Ты хоть понимаешь, что твоей внешностью могли пользоваться, подкладывая для сбора информации то под оного, то под другого?

— Теперь понимаю. Нет, я слышала о таком, но меня направили совсем по другому профилю, думала, до этого не дойдёт. Теперь я знаю, что меня не трогали, всё из-за отца.

Иван лишь усмехнулся, напряжённо смотря на дорогу. Значит, это не папа, а Малиновский. Совсем забыла, Сашка об этом говорил.

— Это твоих рук дело, да?

— С чего тебя вдруг на лирику потянуло? Котёнок, завязывай, иначе я подумаю, что твоя крепость пала без единого выстрела. А как же долгая и изнурительная осада? Не разочаровывай меня, побрыкайся ещё немного.

— Вань, вот почему ты себя ведёшь как мальчик, что любит дёргать девочку за косичку?

— Ты забыла добавить «понравившуюся»… Но это определение тебе не подходит. — Мог бы и не вносить уточнения, я прекрасно об этом знаю. — Он резко проворачивает руль влево.

— Малиновский! — взвизгнула я, поняв, что он съезжает с трассы. — Ты куда?

— Хочу тебе продемонстрировать, какое подходит. Слова ты не готова воспринимать, а вот действия…

— Ваня, прекрати сходить с ума. Ты меня пугаешь! — вцепилась руками в кресло автомобиля. Будто бы это поможет справиться с зарождающейся паникой. Пока я, шокированная его поступком, пыталась прийти в себя, он уже заехал в лес и остановился. Хоть не далеко от трассы забрались. Уже легче.

— И правильно делаешь, что боишься. Ну хоть инстинкт самосохранения не атрофировался. — Он открывает водительскую дверь и выходит из автомобиля. Подходит к капоту и, достав платок из кармана, многозначительно посмотрев на меня, начинает протирать поверхность. Это уже перебор, я к такому повороту вот совсем не готова. Я же, не медля ни минуты, начала отстёгивать ремень безопасности, чтобы рвануть от психа куда глаза глядят. Нет, я не боялась, что он мне навредит, знаю же его с детства. И всё же Сашка был прав, он изменился, и я реально не была готова к нему другому. Только я собралась открыть дверь, как он направился в мою сторону.

— Вот чёрт! — чуть слышно пробурчала и, взобравшись коленями на кресло, начала ползти к водительскому креслу в надежде, что успею выбраться. Иногда мне кажется, что Фортуна за что-то меня невзлюбила: дверь с пассажирской страны открылась, и Малиновский, ухватив меня за щиколотки, потащил к себе. Я, как порядочная девушка, попыталась его лягнуть, вернее, освободить ногу, чтобы от души ему врезать, и плевать, что в шпильках. Но, как назло, узкая юбка-карандаш не давала совершить манёвр нормально. — Гадство! — продолжая бухтеть себе под нос, чуть ли не сплёвывая от досады, но не оставила попыток к освобождению. Наконец, я изловчилась и вновь смогла встать на четвереньки, чтобы отползти. Тут послышался треск ткани, и я получила долгожданную свободу для решительных действий. Только мне уже было не до них, я задохнулась то ли от возмущения, то ли от шока. Представьте картину: я на карачках с оголённым задом, а сзади Иван лицезрит мою красоту. У меня, наверное, глаза в этот момент были, как фары КамАЗа.