Горыня яростно оглянулся. Князь велел взять в поход слугу туровского епископа, лазутчика. Проникнув в Белгород, тот подтвердил гибель смока. Окажись гречин рядом, воевода изрубил бы его сам. Но слуга остался позади…

Смок, показав себя наступающему войску, полетел к Лысой горе. Развернулся, проплыл над изготовившейся ратью Белгорода и, спустившись до высоты головы коня, понесся на киевлян. Огромный, начищенный до блеска нагрудник змея блестел на солнце, его жуткая голова, усеянная костяными выростами, была вытянута вперед, пасть раскрыта. Атакованное войско невольно попятилось.

«Стоять!» — хотел крикнуть Горыня, но не успел. Смок заревел. Этот рык, трубный, громогласный, леденящий душу до потери разума, разметал войско. Кони вставали на дыбы, сбрасывая всадников, метались в стороны, валя наземь других, били копытами, кусались… Войско превратилось в обезумевшую толпу. Усидевшие в седлах поворачивали коней и, отчаянно хлеща их плетками, бежали вспять. Остановить их было невозможно. Горыня, плотно затиснутый с боков, и не помышлял. Конница лавой потекла вниз по склону, безжалостно опрокинула и стоптала свою же пехоту и, вырвавшись, на простор, понеслась вскачь — как можно дальше от страшного места. Сильный, породистый жеребец воеводы вынес его вперед. Оглядываясь, Горыня видел, как вслед бегущим киевлянам скачут белгородцы, их мечи сверкают на солнце и опускаются, разя врагов. Воевода переводил взгляд на небо, ожидая, что вот-вот мелькнет крылатая тень, обгонит конную толпу, развернется и пойдет на нее грудью, как только что на лугу. Кони встанут на дыбы и понесут всадников в обратную сторону — под мечи преследующих белгородцев. Ничто не спасет Горыню от позорного полона, а то и гибели…

Однако смок вперед не вылетел. Опустившись до голов бегущих, он рыкнул, заставив малую часть киевлян метнуться в сторону. Обезумевшие кони внесли всадников в глубокую балку и, проскакав по ней с полверсты, замедлили бег. Выход преграждала цепь воев. Все как один в броне, с опущенными личинами, они сидели на конях, грозно опустив копья. Беглецы начали останавливать коней и растерянно оглядываться. Самые сообразительные стали поворачивать, но замерли. Преследовавший их змей сел на берег балки и, вытянув шею в сторону киевлян, негромко рыкнул.

Кряжистый всадник выехал из заслона и поднял личину.

— Слухай меня! — проревел, заглушая конское ржание и людской ропот. — Всем кинуть оружие, снять бронь и оставить коней. Сапоги тоже сымайте — бежать будет легче. Порты можно оставить, — всадник втянул носом. — Стирай их за вами…

Заслон за его спиной загоготал.

— Нас десять на одного вашего! — отважно сказал, выехав вперед, молодой Вук. — Вмиг посечем!

— Что ж у горы не сек? — усмехнулся Малыга (это был он). — Ты, отрок, не заминай! Змей оголодал. Хочешь первым на закуску?

Вук закусил губу.

— Сечь безоружных не будете? — спросил другой киевлянин, немолодой, в старой, посеченной броне.

— Даже в полон не возьму! — сказал кряжистый. — Мне без нужды. Идите себе! Как-нибудь добредете…

Немолодой киевлянин кивнул и расстегнул пояс. Тот мягко упал на траву вместе с саблей. Киевлянин снял шлем и потянул через голову броню. Его примеру последовали другие. Вук несколько мгновений зло крутил головой, а потом рванул с головы шлем… Немолодой киевлянин бросил на траву онучи и пошел к всадникам.