Все это великолепие покрывал слой ярко-зеленой краски, посыпанный сверху (все поняли, что тут не обошлось без влияния Лоры Ли) блестками из серебристой фольги, изображавшими чешую. У узкой коробки спереди имелись круглые прорези для глаз и нарисованная пасть с зубастой улыбкой, сверкавшей на свету (зубы были также сделаны из приклеенной к картону фольги). Грета могла двигаться благодаря небольшой прорези в передней части тела, чуть выше головы.

– Тик-ток, тик-ток, тик-ток! – кричала она приглушенным коробками голосом, ползком преследуя Лиззи по сцене, волоча картонный хвост и сверкая чешуей и зубами из фольги.

Даже сняв крокодилий костюм, Грета продолжала преследовать Лиззи. Казалось, ей доставляло огромное удовольствие во время перерыва подкрадываться сзади к бедному, ничего не подозревающему капитану Крюку или же утром выпрыгивать на него из-за дерева.

– Тик-ток! – рычала Грета, угрожающе щелкая подобием челюстей, когда Лиззи отпрыгивала назад.

– Теперь ты понимаешь? – прошептала Ронда, когда остальные не могли ее слышать. – Я же говорила, что она в тебя втюрилась.

За это Ронда получила сильный удар по плечу крюком. Тот зацепился за ее ночную рубашку и разорвал тонкую ткань.

– Эй! – закричала Ронда, нащупав оторванный лоскут. – Теперь будешь сама зашивать!

Но Лиззи отошла и встала рядом с крокодилом.

Вложив столько труда и усилий в костюм крокодила, Грета сердилась, что в спектакле больше нет сцен с ее участием.

– Тик-ток! – рявкнула она на Питера. – Разве крокодил не должен участвовать в войне с потерявшимися мальчиками, пиратами и индейцами?

– Не знаю, Ток. Наверное, я мог бы попробовать куда-нибудь вставить тебя.

Грета улыбнулась, показывая, что ей нравится идея вставить ее в большее число эпизодов и это новое прозвище.

Она маячила рядом почти с каждой картиной спектакля, подражая тиканью часов и наблюдая за происходящим, как делала это и раньше, забираясь на деревья, только теперь у нее было место в первом ряду. Она стала частью большого дела.

Ронда старательно избегала отца, используя спектакль в качестве предлога, чтобы как можно реже бывать дома. Она прибегала домой лишь поесть, позволяла матери навалить ей на тарелку сэндвичи с тунцом или свиные отбивные, а сама сидела в своей белой ночной рубашке и делилась подробностями дня вроде того, что Питер позволил этой ужасной Грете Кларк участвовать в их постановке. Но Ронда не могла избегать отца вечно.

– Думаю, нам пора поговорить, – сказал он ей однажды после обеда, когда мать убрала со стола и из крана кухонной раковины полилась вода. Ронда кивнула.

– Зайди в мой кабинет. Ты даже не видела, где я повесил твой подарок.

Ронда неохотно последовала за ним в кабинет. Здесь ее ждали знакомые рисунки, но только под новым листом стекла, на стене рядом с отцовским столом.

– Очень красивые рисунки, – похвалил Клем. – Я все время смотрю на них. Ты с поразительной точностью изобразила все детали, вплоть до пуговиц на форме.

Ронда кивнула.

– Это лучший подарок на день рождения из всех, что я получал.

Она снова кивнула.

– Ронни, то, что ты видела…