Стаи птиц бросились на Холли, и она снова прижала голову Джима к груди, но не стала прятать свое лицо, не стала, как раньше, закрывать глаза. Она стояла в центре вихря из черных крыльев, клювов и когтей. Она смотрела в десятки маленьких блестящих черных глаз. Эти глаза не моргали, они были влажными и глубокими, как ночь в отражении моря. Они были беспощадными и жестокими, как сама Вселенная и как то, что живет в сердце человеческом.

Холли знала, что смотрит в глаза самой потаенной и темной личности Джима. Знала, что только так она и может в них посмотреть. И она позвала его по имени. Не кричала, не умоляла, не выказывала ни злости, ни страха. Она позвала его тихо и повторяла его имя со всей нежностью, со всей любовью, поселившейся в ее сердце.

Птицы яростно стучали по ней крыльями, разевали крючковатые клювы, визжали ей в лицо, щипали за одежду и за волосы. Тянули, но не рвали, точно давали шанс сбежать. Они пытались испугать ее взглядами, холодными и хищными, словно она была их добычей. Но Холли не испугалась, она просто повторяла его имя, а потом снова и снова повторяла, что любит его, пока…

Пока птицы не исчезли.

Не взмыли к небу, как раньше. Исчезли. Только что все вокруг было наполнено их дикими криками, а в следующую секунду их не стало, словно никогда и не было.

Холли еще секунду держала голову Джима в своих ладонях, а потом отпустила. Он все еще смотрел сквозь нее и как будто был в трансе.

– Джим, – умоляюще позвал Генри Айронхарт, протягивая руку.

Джим соскользнул со скамейки и встал перед ним на колени, взял его старческую руку и поцеловал.

А потом, не глядя ни на Холли, ни на Генри, Джим сказал:

– Бабушка увидела, как Враг выходит из стены. Это случилось впервые, я до этого тоже никогда такого не видел.

Голос Джима доносился словно издалека. Казалось, какой-то частью он еще оставался в прошлом и заново переживал тот ужасный момент. И он был счастлив не увидеть в нем того, что так боялся увидеть.

– Появление Врага ее испугало, она попятилась к лестнице, споткнулась и упала… – Джим прижал руку деда к своей щеке. – Я не убивал ее.

– Я знаю, Джим, – сказал Генри Айронхарт. – Господи, конечно я знаю, что ты ее не убивал.

Старик поднял голову и посмотрел на Холли: в его глазах читались тысячи вопросов о птицах, о врагах и о стенах. Но она знала, что старику придется подождать своего часа, как ждала она… Как ждал Джим.

Всю дорогу через горы к Санта-Барбаре Джим ехал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Казалось, он глубоко спит. Холли понимала, что ему нужен сон, как нужен сон человеку, который не спал нормально двадцать пять лет.

Она больше не боялась за него. Она была уверена, что Враг ушел вместе с Другом и теперь в теле Джима живет только одна личность. Сны больше не порталы.

Холли не хотела пока возвращаться на мельницу, хоть они и оставили там кое-какие вещи. И Свенборгом со всеми его памятными местами она была сыта по горло. Ей не терпелось уехать в совершенно новое место – туда, где ни она, ни Джим никогда не бывали; туда, где можно будет начать жизнь с чистого листа, не запятнанного воспоминаниями о прошлом.