Генри Айронхарт был напуган, но цел.

– Уходите, – сказала ему Холли.

– Нет.

Старик протянул Джиму руку, но тот не шевельнулся.

Наконец Холли осмелилась посмотреть вверх и сразу поняла, что птицы не отступили. Их было уже пятьдесят или шестьдесят. Они слетелись к краю тучи и сбились в стаю – черные, голодные и стремительные.

Холли заметила, что возле окон и раздвижных стеклянных дверей стоят люди. Две санитарки вышли на крыльцо.

– Назад! – крикнула им Холли, потому что не была уверена, что во дворе безопасно.

Ярость Джима, направленная на него самого и, возможно, на Бога из-за самого факта существования смерти, могла выплеснуться и на ни в чем не повинных людей. Крик Холли, видимо, напугал санитарок, и они зашли обратно в здание.

Холли посмотрела в небо. Огромная стая снова надвигалась.

Она обхватила лицо Джима ладонями. Она смотрела в его прекрасные голубые глаза: сейчас они были холодны как лед, в них полыхал огонь ярости.

– Джим, еще один шаг, и ты вспомнишь. Последний шаг!

Их носы едва не соприкасались, но Холли была уверена, что Джим ее не видит. Казалось, он смотрит сквозь нее, как смотрел в парке «Тиволи», когда к ним под землей несся Враг.

Птицы ринулись вниз с демоническими воплями.

– Черт возьми, Джим, то, что случилось с Леной, не повод себя убивать!

И тут бьющие по воздуху крылья навалились на них и затмили день. Холли опять прижала Джима к груди, и он, как и в прошлый раз, не пытался вырваться – это дарило надежду. Холли наклонила голову и крепко зажмурилась.

Он пришел.

Месиво шелковых перьев. Гладкие холодные клювы выискивают жертву. Когти царапают сначала несильно, потом сильнее, едва не до крови. Елозят по ней, как стая голодных крыс, скользят по рукам, по ногам, по спине, между бедер, пытаются пролезть между ее грудью и его лицом, чтобы выклевать ему глаза. Стучат крыльями по голове и все время кричат. Визжат, как разъяренные сумасшедшие. Вопят прямо в уши. Они требуют крови, крови, крови… Внезапная боль в руке – птица раздирает ей кожу вместе с рукавом.

– Нет!

Стая снова взмыла в небо.

Холли не сразу поняла, что птицы улетели: стук сердца и громкое прерывистое дыхание путались в сознании с ударами крыльев.

Она подняла голову и открыла глаза. Стая спиралью поднималась к тучам других черных птиц.

Холли посмотрела на Генри Айронхарта. Птицы поранили ему руку. Во время нападения он откинулся на спинку кресла-каталки, но сейчас, снова подавшись вперед, тянул руку к Джиму и умоляюще звал его по имени.

Холли заглянула Джиму в глаза. Он сидел перед ней на скамейке, но мысленно был далеко. Скорее всего, на мельнице в ту грозовую ночь, и видел бабушку за секунду до ее падения. Он застыл во времени, не в силах посмотреть следующую сцену фильма о собственном прошлом.

Птицы снова снижались.

Они были еще далеко, прямо под тучами, но их было столько, что шелест крыльев долетал до земли. Они вопили словно проклятые.

– Джим, ты волен выбрать тот же путь, что и Ларри Каконис, волен покончить с собой. Я не могу тебя остановить. Но если я Врагу больше не нужна, если ему нужен только ты, не думай, что буду жить. Если ты умрешь, умру и я, сделаю, как Ларри Каконис, убью себя. Я отправлюсь за тобой в ад, если только там мы можем быть вместе!