— Потому, что он не мужик, а кремень.

— И кремень может надоесть такой женщине, как Маргарита. А с Фалалеевым могла сработать пословица: «Старая любовь не ржавеет».

— Да пойми ты! — воскликнул Наполеонов. — Басаргин не тот человек, что позволит какой-то там дамочке играть собой, как кошке с мышкой!

— Он влюблен в Максименкову.

— Он любит ее, а не просто влюблен.

— Ну и что?

— А то, что он ее от себя не отпустит.

— Интересно, — Мирослава задумалась и сказала: — Может быть, ты и прав.

— Не может, а точно прав.

— Тогда это новая версия.

— Какая еще версия? — недовольно спросил Наполеонов.

— Такая! Ты говоришь, что Басаргин не намерен отпускать от себя Маргариту.

— Ну?

— Но он не может заточить ее в башню.

— Не может…

— Значит, она может ускользнуть в любое время, несмотря на его хватку.

— Опять двадцать пять! — воскликнул Наполеонов. — Говорю же тебе, от таких, как Басаргин, не ускальзывают.

— Вот он и мог избавиться от соперника раз и навсегда, так сказать, кардинальным способом.

— Против Басаргина нет никаких улик!

— Зато против Максименковой улик слишком много.

— И все неопровержимые!

— Потому, что никто не пытался их опровергнуть!

— Извини, но как можно опровергнуть отпечатки пальцев, туфель, подлинность почерка и ДНК слюны, в конце концов, на сигаретах?

— С сигаретами все очень просто! Если мне нужно тебя подставить, я бы взяла окурки у тебя дома.

— Я не курю.

— Бутылку тоже.

— А я буду делать вид, что не замечаю, как ты шаришь по моей квартире?! — ехидно спросил Шура.

— Я могу подсыпать тебе в чай снотворное.

— Я почувствую привкус.

— Хорошо, в спиртное.

— Моя мама не пьет, — хмыкнул Наполеонов.

— Шура, причем тут твоя мама?

— Она заметит твои проделки!

— Маргарита живет одна. И я просто привела тебе пример. Ты же не станешь отрицать, что экспертиза обнаружила снотворное в крови Фалалеева?

— Не стану. Но он мог принять его сам.

— Зачем?

— От бессонницы.

— Никто не упоминал, что Фалалеев плохо спал по ночам. И где флакон от лекарства?

— Мало ли, например, выбросил.

— Чушь.

— А записка?

— Ее можно вырвать из дневника…

— Ага.

— Взять старое письмо. Да мало ли?!

— Это не прокатит, — заметил Наполеонов, — если ты намерена опровергать улики, то должна найти что-то посущественнее.

— И с туфлей тоже странно. Ты не находишь?

— Чего с ней странного?

— Зачем она выбросила вторую в мусорный бачок рядом со своим домом?

— Мало ли, нервничала, торопилась, не подумала хорошо…

— Бред!

— Бред не бред, но улик много.

— А ты уверен, что Фалалеев собирался возвращаться к жене?

— Он уже вернулся!

— И жил на даче?

— Временно! Все свидетели твердят, что получили приглашение в ресторан, где чета Фалалеевых собиралась отмечать свое воссоединение. Или тебе кто-то сказал противоположное?

— Не сказал, — вынужденно призналась Мирослава.

О словах Маргариты она решила не упоминать.

— Тогда чего забор городить?

— Может, наоборот…

— Чего наоборот?

— Разобрать надо забор, вернее, частокол, который кто-то нагородил, чтобы не было видно правды.

— Ну-ну, разбирай. А я посмотрю, как ты будешь это делать.

— А помочь ты мне не хочешь?

— Зачем?

— Чтобы дело сдать в суд, с чистой совестью предъявив настоящего убийцу.